Захар Прилепин - Есенин - Обещая встречу впереди

Если, чуть упрощая, распределить есенинских поэтических предшественников по группам, то картина получается такая.

Одни знали мировую культуру, но огромность собственно национальной, крестьянской, многовековой, молчаливой навёрстывали.

Другие «вырастали из народа» — но затем, как правило, в полной мере не преодолевали сомнительный статус «самородка».

Есенин стремительно сшил первое со вторым: русское мужицкое, национальное — с мировым.

То, что, скажем, Пушкин, Лермонтов и Александр Блок получили, вглядываясь в лица и вслушиваясь в голоса «простых» русских людей, Есенину досталось просто так, у него этого опыта было предостаточно — не нарочитого, «исследовательского», по пути «из Петербурга в Москву», а обыденного. Именно в силу этого у Есенина была фора, которой надо было суметь воспользоваться. Что он и сделал: умело, органично, с — его словечко — «ухватистой» дерзостью.

В силу разных причин подобным образом не смогли раскрыться ни предшественники Есенина — Алексей Кольцов, Иван Никитин, Иван Суриков, ни многие его старшие товарищи — к примеру, Спиридон Дрожжин или Пимен Карпов.

При всём безусловном вкладе каждого из названных поэтов в русскую культуру разница между ними и Есениным неоспорима: он — единственный интегрированный в мировую культуру крестьянский поэт. Те — часть нашей национальной мозаики, он — всемирной.

Тем не менее к 1904 году культурный разрыв между цивилизованной городской средой, куда Есенин попадёт через считаные годы, и тем жизненным укладом, который был привычным для его рода, — был поистине огромным.

Шансов преодолеть этот разрыв одним рывком почти не имелось.

Не только Блок, Белый, Кузмин или Мережковский происходили из дворян, но и Маяковский, и Ходасевич, и Адамович.

Брюсов, да, был из купеческого рода, но получил блестящее образование, рос и жил в центре Москвы. Равно как и сын академика Санкт-Петербургской академии художеств Борис Пастернак, обучавшийся в Марбургском университете в Германии и окончивший Московский университет. Равно как и сын купца первой гильдии Осип Мандельштам, выросший в Петербурге, учившийся в Санкт-Петербургском университете, в Сорбонне и Гейдельберге.

Будущие есенинские соратники Ивнев, Мариенгоф, Шершеневич — и те имели в своих жилах дворянскую кровь!

И главное, отцы каждого из названных читали газеты. Раскрывали утром — и читали. А Сергей мог до самого поступления в училище ни одной газеты в глаза не увидеть, не пошелестеть ею. И вообразить деда Титова или бабку Аграфену с газетой в руках нет никакой возможности.

Сергей Есенин стал первым по-настоящему грамотным представителем своего рода за сотни лет. Пусть кто-то из его прадедов в силу природного ума мог дорасти до деревенского старосты — никакого, даже самого отдалённого сравнения с дворянским, профессорским, купеческим, городским воспитанием всё это иметь не может.

Впрочем, тот факт, что отец его всё-таки научился к тому времени носить городскую одежду, отчасти даже франтовать, всё-таки сыграл свою роль. Уже в детстве Сергей мог догадаться, что этот маскарад ему по силам.

Хотя одним маскарадом было не обойтись.

А вот с науками, которые предстояло постичь, дело обстояло сложнее.

Согласно Положению о начальных народных училищах, там преподавали всего шесть предметов. Закон Божий — краткий катехизис и Священную историю. Чтение — по книгам церковным и гражданским. Письмо. Четыре действия арифметики. Церковное пение.

Мужикам — достаточно.

Позже прибавятся минимальные курсы истории и географии.

Когда иные ревнители предреволюционной старины рассказывают о масштабных сдвигах в народном образовании в начале прошлого века, не мешает всё-таки помнить, что со знанием четырёх действий арифметики и навыком церковного пения сложно управлять даже трактором, не говоря уже о космическом корабле.

И для того, чтобы занять на книжной полке место меж Байроном и Пушкиным, требовался иной багаж.

Мать наконец-то появилась, когда Сергей уже учился, в зиму 1904/05 года.

Они с отцом помирились.

Сначала Александр Никитич наведывался к ней в Рязань. Потом она переехала к нему в Москву, где даже поработала на кондитерской фабрике.

Внебрачный сын Саша был передан на воспитание константиновской соседке Екатерине Разгуляевой. Всю жизнь Татьяне Фёдоровне из неведомых доходов придётся платить соседке деньги на его содержание.