Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

Он был фактически хозяином отделения – для всех, включая заведующего Н. Г. Рубанцева. Как старший фельдшер он отвечал за порядок – и порядок в палатах, перевязочных, операционных был отменный. Я думаю, что тут сказывалась врожденная требовательность Шаламова к себе и другим, добросовестность и щепетильность. Или он, много лет скитавшийся по грязным и завшивленным тюрьмам, этапам, зонам, особенно дорожил чистотой и стерильностью больницы? По крайней мере он почти не выходил из нее, даже летом. Первое время как заключенному это ему было запрещено, а затем он, видимо, привык к такому положению и не хотел унижаться перед охраной на вахте, ведь на каждый выход требовалось разрешение.

Жил, вернее спал В. Т. прямо в отделении, в бельевой. Так было принято в больнице: многие из обслуживающего персонала жили в тех кабинетах, где работали. Питались за общим столом. Питание было относительно неплохое: консервы, каша, рыба, иногда мясо. Почти так же питались вольнонаемные. В магазине поселка Дебин стояли бочки и банки с кетовой икрой и креветками, но картошка была большой редкостью, тем более в больнице.

У меня хранится как дорогая реликвия пожелтевший листок с шутливым стихотворением, которое написал для меня В. Т. в качестве поздравления с новым 1948-м годом. В нем упоминается и картошка-деликатес, и другие житейские мелочи...

Я забыл, какие свечи

Зажигают в Новый год,

Чем, какое горе лечат

В новогодней звонкой встрече

По законам старых мод.

Но всегда лечивший шуткой

Горе, голод и мороз,

И веселой прибауткой

Осушивший много слез,

Я в привете новогоднем,

По привычке давней той,

За здоровье Ваше поднял

Новогодний тост, за то,

Чтоб всегда, ходя на лыжах,

В рифмах Колыма – зима

Вы держались к дому ближе

И старались не хромать.

Всем ветрам и всем морозам

Не желая потакать,

Не высовывали носа

Из пухового платка.

Я хочу, чтоб Вы на пире

Над картошкою в мундире,

Сказкой кулинарных грез,

Над засахаренной пшенкой

И над банкою тушенки

Призадумались всерьез,

И рискнув опять на вольность,

Смело вилку занеся,

Не кричали б снова «больно»,

Не молили небеса,

Чтобы были чудеса.

Я хочу, чтоб с Новым годом

Вас поздравил капитан

Парохода, парохода,

Что везет Ваш чемодан,

Чтобы в легком белом платье,

В белом платье легче вьюг,

Тост поднять Вам, как заклятье

Возвращения на юг.

Чтобы жили Вы сердечно

И любили бы стихи,

Настоящие, конечно,

А не эти пустяки.

(Подписано: В. Шаламов).

Стихи я любила, и это стало, пожалуй, основной связующей нитью моих добрых отношений с В. Т. «Литературные вечера» лагерной больницы описаны им в рассказе «Афинские ночи». Кроме упомянутых там Португалова, Добровольского и других я вспоминаю Чернопицкого, Логвинова, Диму Петрашкевича. Это были фельдшера и лаборанты-заключенные, жившие в одной комнате-общежитии. После работы, когда «вольные» уходили домой, в эту комнату собирались все, кто желал пообщаться, поспорить, почитать стихи – свои и чужие. Я заходила сюда во время ночных дежурств, слушала, затаив дыхание, как совершается таинство, позволяющее забыть обо всем на свете...

Шаламов бывал на этих вечерах, но не всегда. Он вообще держался несколько особняком. Я думаю, это происходило от его неумения подчиняться каким бы то ни было авторитетам, полной бескомпромиссности, твердости взглядов. Он считал себя немного «над» другими и имел к тому основания. Когда он говорил на вечерах, то обязательно утверждал что-то свое, каждое его слово было точно и весомо, интонация очень серьезная, менторская. (Когда я услышала магнитофонные записи рассказов и стихов Шаламова, которые он начитывал в 60-е годы, то сразу вспомнила те вечера: именно так он говорил).

Очень мало было людей, к которым он прислушивался и которых уважал. Один из них – Георгий Георгиевич Демидов, в то время зубной техник-заключенный, и хирург Валентин Николаевич Траут, бывший заключенный. О Демидове Шаламов написал рассказ «Житие инженера Кипреева». Я дружила с Демидовым, и он мне много рассказывал из своей колымской биографии. Известна история о том, как он изобрел способ восстановления сгоревших электролампочек и потом отказался от награды – «американских обносок» (за что получил новый срок). Мне ее впервые рассказал Шаламов. Недавно я встречалась со старым колымчанином Н. М. Смищенко, хорошо знавшим Демидова и Шаламова, и он подтвердил эту историю, вошедшую в рассказ В. Т.