Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

Неизвестно, достиг бы Шаламов как писатель тех вершин, что достиг, если бы его миновала горькая чаша лагерной одиссеи со столь яркой, грозной, вопиющей, непривычной уху и глазу фактурой.

Варлам Шаламов – это «Колымские рассказы» прежде всего. Именно они будут вписаны справедливо в народную память надолго.

* Поэма «Возвращение», приведенная здесь в извлечениях, посвящена главврачу больницы на Беличьей Н. В. Савоевой и написана по случаю ее возвращения из инспекционной поездки по лагерным приискам для отбора тяжелых больных зимой 1944 г.

Люди, упомянутые в стихотворениях, – обслуживающий персонал больницы (дядя Саша – старший повар Александр Иванович Матвеев, Нисон Азарович – заключенный, дневальный главврача и др.).

«Туманный», «Одинокий» – названия приисков.

** В действительности Шаламов похоронен на Старо-Кунцевском.

Из книги «Я к вам пришел», издательство МАОБТИ, Магадан, 1998. Глава о Шаламове опубликована в журнале «Октябрь», №4, 1999. Сетевая версия на сайте Журнальный зал http://magazines.russ.ru/october/1999/4/lesn.html (В мемуарах Елены Мамучашвили упомянута публикация в газете «Рабочая трибуна», 29 марта 1994 г.)

Борис Николаевич Лесняк ((1917-2004), колымский товарищ Шаламова, инженер-технолог, мемуарист

«Я познакомилась с Варламом Тихоновичем в доме подруги юности Н. В. Кинд относительно вскоре после его появления в Москве. Наши дальнейшие встречи нельзя назвать частыми, но они были все же достаточно регулярными. Таким же постепенно стал и обмен письмами.

Представленные здесь письма В. Т. Шаламова могут привлечь внимание читателей, интересующихся историей своей страны. Вместо с тем тематика этих писем во многом отражает основу сложившихся между нами дружеских отношений. И здесь я должна в какой-то степени прокомментировать письмо от 8 июня 1968 года.

В самом конце мая или в начальных числах июня этого года поздно вечером Варлам Тихонович позвонил мне по телефону и сказал, что несколько часов назад неожиданно познакомился с известным востоковедом И. Д. Амусиным, который, оказывается, в 1938 году был сокамерником моего отца в ленинградской тюрьме.

На следующий день я встретилась с Иосифом Давидовичем и теперь постараюсь как можно точнее кратко передать услышанное. В тюрьме обычно произносятся только фамилии, а мужественное поведение сокамерника в этом аду все более приводило к ассоциациям с «самим Германом Александровичем Лопатиным». И Амусин решился задать вопрос моему отцу – не имеет ли он какого-либо отношении к семье Германа Александровича. В ответ он услышал: «Я его сын».

Бруно Германович родился 6 февраля 1877 г. в Лондоне и в метрике был записан под фамилией Барт, поскольку Герман Александрович Лопатин в это время проживал, из соображений конспирации, по документу английского подданного Барта. В России – вместе с матерью – он окончательно поселился лишь после осуждения Германа Александровича в 1887 г. на пожизненное заключение в Шлиссельбургской крепости.

По окончании юридического факультета Московского университета Бруно Германович смог принять русское подданство. По восстановление отцовской фамилии и разрешение носить имя Лопатин-Барт было зафиксировано уже особым постановлением правительства после февральских событии 1917 г.

Эти формальные уточнения необходимы потому, что в качестве одного из крупных петербургских адвокатов, ведущих до революции только политические процессы, Бруно Германович известен именно под фамилией Барт.

Адвокат Бруно Германович Лопатин-Барт был расстрелян 18 июня 1938 года на основании бессудного постановлении Особой Тройки УНКВД по Ленинградской области».

Из предисловия к переписке с Шаламовым. Опубликовано в журнале «Звезда», 1994, №1. Сетевая версия на сайте Данте XX века

http://www.booksite.ru/varlam/letter.htm

Елена Бруновна Лопатина (1912-1993), географ, знакомая Шаламова в период 1960-70-х годов, внучка народовольца Германа Лопатина

«Я с ним познакомилась у Леонида Ефимовича [Пинского – прим. составителя], потому что к Лёне в дом ходили многие вернувшиеся из лагерей. Это был совсем другого облика человек, чем Солженицын. Я увидела еще не старого, но совершенно состарившегося, похожего на образы Рембрандта человека; жизнь наложила на него ужасную печать, исказила лицо, он был весь в морщинах, у него был тяжелый, страшный взгляд. Это был абсолютно раздавленный системой человек.[...]