Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

Тогда же, в мае, я услышала от филолога и литературоведа Александра Анатольевича Морозова, что он посещает Шаламова. Страшно волнуясь, Морозов прочел поразившие меня стихи из последнего цикла. И я сообразила, что эти стихи были написаны в то время, когда я впервые увидела Шаламова. Стало быть, я ошиблась. Стало быть, он там, внутри этой оболочки, мучается.

И я вновь отправилась на Планерную. Варлам Тихонович плохо слышал, плохо говорил, но меня он принял, не прогнал.

Положение его в этом инвалидном доме было страшным. Грязь, отсутствие минимального ухода. В сущности, это была почти тюрьма.

– Как он там оказался?

– Он был немолодым и совершенно одиноким человеком. С первой женой очень давно расстался, со второй тоже; с дочерью отношения не поддерживал. Других родственников не было. В 70-е годы были два человека, как-то ему помогавшие, но потом, по их словам, отношения эти прекратились, для них оказалось невозможным делить время между своими семьями и тяжело больным человеком. И он остался совершенно один. И он действительно был болен.

– Чем же он болел?

– Насколько мне известно, там фигурировали разные диагнозы, в том числе болезнь Меньера. Я полагаю, хоть сейчас трудно реконструировать события, а тогда я была совсем неопытной, что у него был тяжелый паркинсонизм.

Он плохо слышал, плохо видел, не мог нормально передвигаться. И речь была нарушена...

Мне кажется, он считал себя заключенным; поэтому срывал с кровати постельное белье, а полотенце повязывал себе на шею, чтобы не украли предполагаемые сокамерники.

Раньше же, как я слышала, он закупал запасы продуктов. И поскольку ни ухода, ни опеки не было, его и поместили в дом для инвалидов и престарелых. Ну вот, а больше и некуда было ему деваться.

– Вы пытались помочь?

– Пассивно. Я могла осуществлять уход, практически санитарский. Что и делала, навещая Варлама Тихоновича пару раз в неделю… Может быть, ему это и не нужно было, я не знаю. Возможно, я делала это для себя.

– Он получал какую-то лекарственную терапию?

– Должность врача там, безусловно, существовала. Но, пока я там бывала, ни разу врача не видела. Имелись медицинские сестры.

Но я не думаю, что даже адекватное лечение могло тогда положительно повлиять на его состояние.

– А он пытался писать?

– Я ни разу не видела. Обычно он сидел или лежал. Но тот же Морозов каким-то неведомым, непонятным для меня образом общался с ним на литературные темы и умудрился кое-что расслышать и записать.

Я находилась просто совершенно с другого бока, с физической стороны. И мое общение с ним продолжалось всего-то с мая 1981 года по день его смерти, по 17 января 1982 года.

Бывала там также Татьяна Николаевна Уманская (Трусова) – преподаватель литературы. Она разыскала Шаламова, потому что в герое рассказа «Вейсманист» опознала своего деда. Бывала еще Людмила Анис, которая в самиздате прочитала несколько рассказов Шаламова. И так они ее пробрали, что она автора отыскала.

Мы организовали некие дежурства, более или менее регулярные. Лично я больше никого там не встречала – ни друзей, ни близких, ни братьев-писателей.

Правда, в тумбочке Шаламова я обнаружила залежи приглашений на мероприятия в Дом литераторов. Видимо, кто-то присылал или заносил, но людей я не встречала, попались только эти бумажные следы.

В июле или в августе 1981 года Варлам Тихонович заболел воспалением легких. Я приносила антибиотики, делали инъекции. Он выкарабкался. В тот период мы приходили каждый день, потому что Шаламов нуждался в интенсивном уходе.

Надо полагать, что частые визиты насторожили администрацию, потому что однажды меня пригласил к себе главный врач этого учреждения. Он сказал, что множество посещений этого больного не приветствуется и не одобряется. Если далее будет так продолжаться, то Шаламова переведут в интернат для психохроников, куда никому, кроме близких родственников, доступа не будет.

Он добавил также, что на него оказывают давление «оттуда». Я попыталась смягчить ситуацию… Главврач обещал собрать комиссию для освидетельствования Шаламова.

С некоторым трудом мне удалось добиться разрешения присутствовать при этом освидетельствовании. Оно выглядело совершенно кафкианским образом. Прибыли трое неизвестных; они долго беседовали с главным врачом, а потом в его сопровождении отправились в палату. Комиссия проследовала к Варламу Тихоновичу, и мне позволили зайти вслед за ними.

Его спросили, какой сегодня день недели, какое число. На эти вопросы он не ответил – то ли не расслышал, то ли не захотел отвечать. Тогда они покинули палату и огласили заключение: старческая деменция, то бишь слабоумие. И отбыли.