Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

Я должна суметь удержать в руке пистолет на случай, если ввяжусь в дуэль. Я гадаю: каким образом я могу оказаться втянутой в дуэль

В основном именно ради самой себя я так старательно сосредоточиваюсь и преодолеваю опьянение в этих испытаниях. Мне не нужен еще один «хозяин». Я хочу научиться противостоять алкоголю – не для того чтобы уметь манипулировать противниками или сокрушать их, но чтобы позволить лучам разума аббата Фариа достичь меня.

Я поддерживаю себя мыслями о спасении и образами сильных, притягательных героев. Во мне все сильнее потребность в книгах, которые проливают хоть немного света в мою тьму. Всякий раз как мне удается урвать момент для себя, я обшариваю отцовские книжные полки. Нахожу Золя, Мопассана, Доде. Мать никогда не читает романы и уж точно не прикасается к популярной беллетристике; она закатывает глаза к небу, когда отец поет хвалу Александру Дюма, и придерживается самого низкого мнения об Эжене Сю.

Я очарована «Парижскими тайнами» Эжена Сю и обожаю Родольфа, всегда готового защищать вдов и сирот: «Я достаточно страдал в собственной жизни; это объясняет мое сострадание к тем, кто страдает». Он уводит меня с собой в глубины мира мошенников и воров. Я растрогана тем, что он способен видеть добро в сердцах этих «падших несчастных».

Когда я открываю для себя «Идиота», я словно натыкаюсь на золотую жилу. Во мне рождается настоящая страсть к Достоевскому. Я заворожена всеми его персонажами.

Они такие живые, такие объемные, такие неустроенные! Точная противоположность «идеальным существам», которых так любит мой отец; они буквально пульсируют жизнью. Они ненавидят, они любят, они полны энтузиазма. Они спотыкаются и борются с психологическим сумбуром. Они задаются бесчисленными вопросами, не думают об ответах и упрямо пробиваются вперед со своими желаниями, прихотями и ошибками. Они обезоруживающе прекрасны.

Достоевский показывает мне, что жизнь еще ужаснее, чем говорят родители, что она полна насилия, унижения, мести, предательства… Но она все равно стоит того, чтобы жить! Вместо того чтобы бояться жизни, подозревать ее во всех грехах или отгораживаться от нее стенами, его персонажи дорожат ею, ныряют в нее с головой и тонут в ней, если придется. «Все стоит того, чтобы это пережить, – кажется, говорят они мне. – Перестань бояться».

Когда мать хоть на какое-то время выходит из класса, я люблю пробираться в соседнюю комнату, которую мы используем как склад. Это запрещено, но мне нравится рыться в коробках, даже если в них нет ничего особенно волнующего: покрывала для кроватей, старые газеты, иногда случайно затесавшаяся книга.

Достоевский показывает мне, что жизнь еще ужаснее, чем говорят родители, что она полна насилия, унижения, мести, предательства… Но она все равно стоит того, чтобы жить!

Однажды я нахожу том Достоевского, который еще не читала, – «Записки из подполья». У меня есть время прочесть лишь пару страниц. Я не могу унести ее в спальню: это выдало бы мои несанкционированные поиски. Я прячу книгу под кипой старых скатертей.

В последующие дни возвращаюсь к ней, прочитывая по три-четыре страницы за раз, захваченная водоворотом противоречивых мыслей, донимающих этого необыкновенного героя – фанатичного, злобного, язвительного, эгоистичного, измученного, трусливого… Он вздорный, он неудачник, мстящий за оскорбления, которые, как ему кажется, ему наносят, он притворяется великодушным с Лизой, молодой проституткой. Даже дает ей свой адрес на случай, если она захочет исправиться.

Когда Лиза приходит к нему, он буквально вытирает об нее ноги. Но она догадывается об ужасном страдании, которое кроется под его ненавистническим поведением, и предлагает себя ему. На миг он обезоружен ее великодушием, жалеет, что не может поверить в него. Но его внутренние демоны вскоре одерживают верх. Она прощает его, но спасается бегством.

Я гадаю: может, отец тоже прячет открытую рану под своей внешней жесткостью? Может ли быть так, что все, что он делает, на самом деле результат какого-то его тайного страдания.

Я настолько потрясена этой историей, что перечитываю ее снова и снова, по-прежнему тайно и по-прежнему урывками. Со временем я прихожу к пониманию, что этот герой, который так трогает меня, напоминает мне отца. У них общая склонность отвергать других людей, мир и его условности; у них общая лихорадочная убежденность, резкость и любовь к разглагольствованиям…

Я гадаю: может, отец тоже прячет открытую рану под своей внешней жесткостью? Может ли быть так, что все, что он говорит, думает, делает, что весь этот мир, в котором он держит нас заключенными, на самом деле результат какого-то его тайного страдания и вовсе не связан ни с каким высшим пониманием?