Алексей Каплер - Долги наши

Оказалось, что устроилась уборщицей в театр Мейерхольда — моет полы, подметает, стирает какие-то тряпки и… счастлива.

— Я бы и сам пошел хоть в дворники к Мейерхольду, — сказал мой приятель.

— А я вообще счастливая. Если вы еще не видели совсем, совсем счастливого человека — смотрите на меня. И завтра, если хотите знать, самый важный день в моей жизни…

От полноты счастья Ася запела тот макаровский вальс из «Леса» — чудесный вальс, который все время слышал и я, да не смог бы спеть, начисто лишенный музыкального слуха. Потом, поднявшись на носки, Ася поцеловала каждого из нас в холодную щеку и побежала вверх по лестнице, которая вела в общежитие, там было ступенек десять — каменных ступенек на этой лестнице. До сих пор слышу этот перестук каблучков — ритм радости, ритм счастья, и — хлопнула дверь.

Не торопясь, пошли мы по бульвару домой, в свое общежитие.

Все смешалось, как смешиваются запахи весеннего цветения, — «Лес», Ася, ночная, заснеженная Москва, макаровский вальс…

Прошло немного времени после премьеры «Леса», недели три, вероятно. Я вернулся в Киев. Мать — добрейшая на свете женщина, для которой высшей радостью было угощать кого-нибудь, вдруг получила такую благодарную возможность — откармливать собственное чадо, возвращая его из скелетообразного состояния снова в шаровидное.

В один из первых дней этой блаженной жизни я очутился в гостях в доме, где постоянно происходили наши сборища.

Среди прочих был здесь в этот вечер и киевский поэт Павел Герман.

Не поэт, собственно, а то, что французы обозначают словом «паролье» — то есть сочинитель слов для песен.

В те времена поэты смотрели на песенников, на «паролье», как на существа низшие, смотрели, так сказать, с высоты своей поэтической «избранности».

И даже какой-нибудь совсем уж бездарный поэтишка, публиковавший никудышные вирши «к случаю» в киевской «Вечерке», и тот не признавал в Павле Германе своего собрата — он сам почитал себя жителем Олимпа, а такой Герман проживал, по его представлению, где-то там — на земле, вне пределов истинной поэзии.

По правде говоря, романсы Германа часто бывали, мягко выражаясь, не самого строгого вкуса. Но как они распевались! Со всех эстрад страны, все самые популярные певицы и певцы пели «Последнее танго», «Не надо встреч», «Чайную розу» или «Зачем же ложь?»…

Песни бывали лучше и хуже, и романсы Германа публиковались наперебой разными музыкальными издательствами. Их выпускали большими тиражами и обязательно с портретом какой-нибудь тогдашней звезды на обложке.

пела знаменитая тогда Эльга Аренс и заканчивала припевом:

Павел Герман — это целая эпоха эстрады тех лет. Кажется, не было ни одной эстрадной певицы, которая бы не пела (с оглушительным успехом!) его романсов. Знаменитая Тамара Церетелли, Изабелла Юрьева, Белогорская, Вадина, Антонина Еремеева, Ольга Симонова, Зинаида Рикоми…

Или:

Но шло время, и у Германа стали появляться гражданственные песни. Запели с эстрады знаменитую «Звездочку», а вслед за нею появилась и песня об авиации «Все выше», объявленная в 1933 году приказом Реввоенсовета СССР «авиационным маршем военно-воздушных сил РККА», Не каждый поэт удостаивался такой чести!

Авиамарш вот уже десятилетия поют в нашей армии. Этот марш распевали бойцы революционной Испании в тридцать шестом…

Вот тебе и «Чайная роза»!

Вернусь, однако, к вечеру, о котором начал рассказывать.

Собравшиеся потребовали, чтобы я рассказал о Москве — я был последним, кто побывал в столице.

Рассказать о Москве — для меня значило, конечно, рассказать о «Лесе».

Я попытался это сделать, но пересказать постановку Мейерхольда… И как рассказать об этом удивительном вальсе, который я до сего времени все слышал и слышал!..