Владимир Архипенко - Годы и судьбы

Когда я размышляю о судьбах своей Родины, о ее орлином взлете от России лапотной до России электрической или, как часто говорят, от сохи до ракеты, я прежде всего думаю о своей собственной судьбе.

Она такая же, как у многих людей моего поколения, чье детство пришлось на бесправную пору царизма, чья юность мужала на баррикадах революции и в сабельных атаках гражданской войны, чья зрелость выпала на годы первых пятилеток и прошла испытание огнем на полях Великой Отечественной.

Это судьба всех тех, кто «вышел строить и месть», кто сеял хлеб в обновленную землю, кто поднимал социалистическую индустрию, кто с оружием в руках защищал страну от многочисленных ее врагов.

Читаю газеты, слушаю радио… Радуют вести мое сердце. Введена в строй Усть-Илимская ГЭС, готовится к пуску первый агрегат Саяно-Шушенской, которой суждено в недалеком будущем стать самой мощной гидроэлектростанцией в мире. Продолжают вершить свой подвиг советские космонавты…

Самая мощная, впервые в мире… К этим словам мы уже привыкли. И не удивляемся им. Что ж, хорошая привычка. Она — от силы, от спокойной уверенности в том, что в стране свободного труда, в стране, где получила выход творческая инициатива миллионов, и не может быть иначе. Горжусь такой страной, горжусь нашим народом. Воспоминания, то горькие, то радостные, светом моей личной судьбы, судеб моих товарищей, знакомых, близких высвечивают то общее и великое, что произошло с моей Родиной за годы Советской власти.

Детство. Был я десятым ребенком в семье. Отец работал поденщиком у помещика. Братья гнули спину на местных богатеев. С восьми лет приставили к делу и меня. За мизерную плату пас я свиней у помещика.

Об учебе в ту пору и не мечтал. Но тут мне, прямо скажу, повезло. Определил отец в церковно-приходскую школу. Очень уж ему хотелось, чтобы хоть один сын его грамоте выучился.

А после снарядил меня в Санкт-Петербург на заработки. Напутствие дал:

— Ты, Иван, теперь грамотный. Надежда большая на твою помощь.

Достал из-за божницы пятиалтынный, с тем и отправил в дорогу.

Так и закончилось мое детство. Хотя долго еще потом буду я в мальчиках ходить. Мальчик — не возрастное понятие, а работа такая: мальчик на побегушках. Был я мальчиком в винном погребе, при буфете, в колбасной, в табачном магазине. То принеси, то подай, туда сбегай, с хозяйкой на базар сходи. А по воскресеньям — пол вымыть в хозяйском доме, восемь кастрюль медных почистить. Почему восемь? Потому что именно столько их было на кухне хозяина винного погреба. Запомнил на всю жизнь. И еще запомнил, за собачью эту работу хозяин ни гроша не заплатил, хотя по договоренности ранее он три рубля в месяц положил жалованье. Обманул.

Словом, бесправие полное. Об этом и у Чехова и у многих других русских и советских писателей хорошо написано.

Но вскоре уже другие ветры загудели над Россией. Началась революция. Февральская. В ту пору работал я уже токарем на Франко-Русском заводе. Том самом заводе, на котором стоял в ремонте легендарный ныне крейсер «Аврора».

Митинги… Рабочие собрания… Жаркие речи ораторов, диспуты большевиков с меньшевиками. Лозунги: «Долой войну!», «Вся власть Советам!». Отряды Красной гвардии… Большевистская газета «Правда»… Беседы со старыми рабочими… Все это формировало мое сознание, воспринималось всем сердцем. Я твердо уяснил, что мне, сыну батрака, рабочему, надо быть только с большевиками.

Октябрь 17-го года я встретил уже в рядах ленинской партии. Участие мое в октябрьских событиях весьма скромное: охранял вместе с товарищами революционный порядок в столице, выполнял различные задания партийного комитета 1-го городского района. Все это, естественно, делалось без отрыва от производства.

На всю жизнь в памяти остался один из февральских дней 1918 года. Это был тревожный день. Нам уже было известно, что Брестский мир с кайзеровской Германией сорван. Что немцы ведут бои с отрядами Красной гвардии под Псковом и Нарвой. Создалась серьезная угроза вторжения в колыбель революции Петроград.

Был вечер. Светлый, тихий. И только по озабоченным лицам прохожих, по тревожным голосам людей можно было догадаться о нависшей над городом опасности.