Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

А вот прототипом Ольги Эммануэлевны Кипятковой послужила известная поэтесса Екатерина Шевелёва. Она за свою долгую жизнь выпустила полсотни книг и сочинила такие известные песни, как «Серебряные свадьбы», «Уголок России, отчий дом…». Ныне почти забытая, Екатерина Васильевна была в советские годы влиятельной литературной дамой, могла без доклада войти в умопомрачительный кабинет, где стояла самая главная «вертушка» Союза писателей, и сказать:

– Жора, мне надо позвонить Юре!

Жора, как вы понимаете, – это первый секретарь СП СССР, член ЦК КПСС и Верховного Совета СССР Георгий Мокеевич Марков, а Юра – это Юрий Владимирович Андропов, шеф КГБ, позже генсек ЦК КПСС. И действительно звонила:

– Юр-Юр, привет, это Катя Шевелёва…

Когда-то она работала в комсомоле и знала почти всех отцов державы ещё по годам тревожной, чувствительной, а то и чувственной молодости. С Андроповым ей довелось посещать одно литобъединение в Рыбинске, ведь шеф КГБ тоже писал стихи. Потом они вместе работали в Карелии. Возможно, даже целовались. Из всей молодёжи Шевелёва почему-то выделила именно меня и, если звонила, обращалась также:

– Юр-Юр, это Катя Шевелёва. Слушай, зверь, надо поговорить!

У неё был беглый советский английский, и однажды она сопровождала как переводчица Хрущёва в поездке по Индии, где объяснялась на своей версии языка Шекспира, видимо, более внятной индусам, чем оксфордская. Никита Сергеевич нежно звал Шевелёву Горчицей. В самом деле, она была резкая, едкая, с обострённым чувством справедливости. При этом охотно пользовалась всеми номенклатурными благами и часто, к зависти коллег, каталась за границу, откуда привозила стихи, исполненные презрения к капитализму и ностальгии по Стране Советов. Это на неё ехидный Александр Иванов написал пародию, где были и такие строчки:

Поэтический дар у неё был скромный, к тому же растраченный в основном на общественную работу и борьбу за мир, но несколько хороших стихотворений в её сборниках найти можно. Екатерина Шевелёва и стала главным прототипом «бабушки русской поэзии», хотя острый интерес к молодым темпераментным поэтам позаимствован у другой литературной львицы того времени…

Летом 1995-го я, закончив «Козлёнка…», отправил рукопись в «Ашет», но вскоре получил вежливый отказ: французов не заинтересовала сатира на ельцинскую Россию, которая, напялив общечеловеческие ценности, напоминала доярку в трико от Юдашкина. Тогда, как, впрочем, и сейчас, на Западе ценились насмешки и издёвки над советской эпохой, особенно над Сталиным. Помню, меня поразило, с каким сладострастным торжеством Василий Аксёнов в киноромане «Московская сага» описывал запор, случившийся у вождя. Можно подумать, у самого Василия Павловича проблем с кишечником никогда не было. Зато «запора» мозгов у Сталина в отличие от Горбачева и Ельцина никогда не случалось.

Я дал почитать рукопись Саше Гурвичу и, зная неторопливость издателей, ждал ответа недели через две. Вдруг вечером следующего дня он позвонил мне и сказал, что через полчаса подъедет к моему дому на Хорошёвском шоссе. В его «Ладе», припаркованной у мемориального камня на месте гибели Валерия Чкалова, мы и подписали договор. Саша рассказал, что читал ночь напролёт и хохотал, мешая спать жене. Только вот жаль, взгрустнул он, вся эта уморительная история интересна тем немногим, кто так или иначе связан с литературой. Остальные просто не поймут. Он ошибся: первый тираж романа разлетелся мгновенно, и сразу пошли переиздания.

Именно Александр Гурвич выдвинул в 1996 году «Козлёнка…» на соискание «Русского Букера», учреждённого двумя годами раньше. Роман попал даже в длинный список. Странно, ведь я всласть порезвился над вымышленной «Бейкеровской премией», которую Витёк Акашин («акаша» в эзотерике – что-то вроде информационного поля Вселенной) получил за толстую папку с чистыми листами. Правда, в короткий список роман уже не допустили. И хотя «Козлёнок…» имел шумный читательский успех, превзойдя по тиражам издания всех тогдашних букеровских лауреатов, вместе взятых, критика книгу почти не заметила. Либералы, как и предупреждала Алла Шевелкина, попросту перекрыли мне кислород. А патриотам я казался слишком смешливым.

– Юра, почему вы всё время иронизируете, ведь страна гибнет?!» – укорял меня Валентин Распутин, на лице которого я ни разу не видел подобия улыбки.