Ольга Лодыженская - Ровесницы трудного века - Страницы семейной хроники

Это ожидание ветра – не блоковское упоение музыкой революции, но ощущавшийся всеми современниками слом, тектонический сдвиг эпох – свидетельств тому много в лучших произведениях искусства этого времени: от «Черного квадрата» Малевича до «Белой гвардии» Булгакова и «Стихов о неизвестном солдате» Мандельштама. Неудивительно, что происходящее не воспринимается как результат злой воли человека – большевиков, Ленина, красных или белых. В книге вообще, на удивление, нет ни красных, ни белых, и даже махновцы, захватывающие украинский Старобельск как раз тогда, когда там живут Лодыженские, описаны в первую очередь с бытовой стороны. Из военных или лагерных воспоминаний, на которые так богат XX век, мы знаем, что экстремальные лишения человек воспринимает без горечи, как стихийное бедствие: когда кругом смерть и разруха, им перестаешь ужасаться, а смысл жизни сводится к тому, чтобы прожить еще один день.

У ровной и светлой тональности, с которой Лодыженская описывает полное лишений время, есть еще одна, быть может, самая психологически убедительная и оттого особенно важная причина. Пожилой человек описывает время своей юности и молодости, которое всегда остается в памяти как светлое и беззаботное время – какие бы невзгоды не выпадали на его долю в действительности. Автор хорошо знает об изнанке этой действительности («дальше было так плохо…»), но вспоминать предпочитает иное. И это тоже важная правда о памяти: самые страшные страницы часто стираются из нее или заменяются мифами не потому, что кто-то намеренно стремится спрятать и исказить страшную правду, а просто потому, что человечек естественным образом отторгает и вытесняет такие воспоминания. Это вовсе не значит, что следует идти на поводу у такой защитной памяти. Но знать об этом механизме и учитывать его эффект совершенно необходимо.

Мы знаем много воспоминаний тех, кто ценил и помнил былой ушедший мир и оплакивал его, и диапазон переживаний тут очень широк – от трезвого отчаяния Ивана Бунина до сентиментальных идеализаций Ивана Шмелева. Большинство из них покинули Россию, унеся с собой на чужбину ее образ, другие ушли во внутреннюю эмиграцию. Примеры такой памяти представляют другие книги серии «Семейный архив». Но тех, кто так или иначе принял происходящее, куда больше, и мы, читающие эти воспоминания, скорее всего, именно их потомки. Их голос особенно важен для нас, потому что с большой вероятностью описывает восприятие, разделявшееся нашими предками. Понять их – значит отчасти понять самих себя.

Груз «трудного прошлого» не просто требует переосмысления – без него это прошлое грозит оставаться настоящим, протаскивая в настоящее свои реликты и рефлексы. Историки и социологи правы, когда говорят, что российское общество разделено и останется разделенным, если не сумеет выработать формулы национального примирения, договорившись о прошлом. Но для того, чтобы такой договор оказался возможным, необходима работа с памятью, важная часть которой состоит как раз в том, чтобы дать зазвучать разным голосам тех, кто жил тогда и видел все своими глазами. Ведь упрощенное или схематическое представление об этом прошлом не менее опасно, чем отказ извлекать из него уроки. Парадные картины жизни молодой родины победившего пролетариата – такая же схема и неправда, как картины беспросветного мрака диктатуры и сплошной мясорубки войн, голода и репрессий. Было и то и другое, и лучший способ избежать механических оценок – почувствовать атмосферу того времени, описанную трезво, но сочувственно, без идеализаций, но и без отторжения, читая о том, как люди просто жили, мучались и радовались, ссорились и влюблялись, голодали и читали стихи. Такое чтение – лучшее свидетельство того, что реальная, «живая жизнь» намного сложнее схем и идеологических конструкций.

В каком-то смысле сочувственный взгляд даже важнее критического. Ведь благодарное принятие того в прошлом, что достойно благодарности, такая же важная часть его осмысления, как осуждение и покаяние за то, что достойно осуждения и покаяния. Духовная работа благодарения за добро – не менее необходимое условие осуществления связи с прошлым, заявления и признания прав на него, чем усилие принятия ответственности за совершенные в прошлом злодеяния.

Воспоминания Ольги Лодыженской, буквально дышащие жизнью, насыщенные языком и деталями времени, – бесценное подспорье, чтобы почувствовать прошлое и выстроить с ним личные, а не абстрактные отношения.