Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

– Ты не представляешь, как бы я хотел сейчас уметь читать по-русски, – сказал он.

– Я уверен, что это бестселлер.

– Я тоже в этом уверен. Я уже договорился о том, что рукопись посмотрит один из лучших переводчиков, как только я вернусь в Милан. Он обещал высказать мне свое честное мнение.

– Я тебе кое-чего не сказал.

Фельтринелли ждал, пока Серджио продолжит.

– Пастернак считает, что в СССР не разрешат публикацию романа. Я не писал об этом в телеграмме, но он также думает, что… как бы это сказать… что роман не соответствует линии партии.

Фельтринелли отмахнулся рукой от этих возражений.

– Я слышал то же самое. Давай не будем сейчас об этом думать. Когда в СССР узнают, что книга у меня, русские коммунисты вполне могут изменить свое мнение.

– И вот еще что. Он сказал, что, отдавая мне рукопись, подписывает свой смертный приговор. Я надеюсь, что он шутил.

Фельтринелли взял книгу под мышку и никак не отреагировал на эти слова.

– Я здесь на два дня. Мы должны отметить.

– Конечно! Что ты хочешь делать?

– Хочу выпить хорошего немецкого пива, хочу танцевать и найти девок. Потом хочу купить бинокль. Я слышал, что в магазине на Kurfürstendamm продают лучшие в мире бинокли, – он снял очки и показал на свой нос. – Они замеряют переносицу и расстояние между зрачками, после чего подгоняют окуляры так, чтобы они идеально прилегали к глазам. Мне подойдет такой бинокль для моей яхты.

– Конечно, – ответил Серджио. – Я так понимаю, что моя работа закончена?

– Да, мой друг. А моя только начинается.

После безрезультатно проведенных в Москве четырех дней я возвращалась в Переделкино. Я встречалась с издателями и пыталась убедить их напечатать роман «Доктор Живаго». Из окна останавливающейся электрички я увидела одиноко сидящего на скамейке Борю. Был конец мая, и солнце начинало клониться за кроны деревьев. Даже глядя сквозь грязное стекло вагона, в золотом солнечном свете его волосы казались русыми, а глаза блестели. У меня в груди кольнуло. Издалека он казался совсем молодым, даже моложе меня. Мы были вместе уже почти десять лет, но каждый раз, когда я его видела, у меня сжималось сердце. Двери вагона открылись, и он встал.

– На этой неделе, – сказал он, беря мою сумку и вешая ее на плечо, – со мной произошло странное событие. У меня были неожиданные гости.

– Что это были за гости?

Боря показал на идущую вдоль железнодорожных путей тропинку, по которой мы шли, когда нам надо было серьезно поговорить. Он протянул руку и помог мне перейти через рельсы. Мимо нас по направлению к Москве пронесся поезд, обдав нас потоком теплого воздуха.

Борис шел быстрее, чем обычно, отчего я поняла, что он находится в состоянии душевного возбуждения и одновременно волнуется по поводу того, что ему предстоит мне сказать.

– Так кто к тебе приходил? – снова спросила я.

– Русский и итальянец, – быстро ответил он, – молодой итальянец, очень милый. Высокий, с темными волосами, очень красивый. Тебе бы, Оля, он очень понравился. И имя у него такое прекрасное. Серджио Д’Анджело. Он сказал, что в Италии это очень распространенная фамилия, а я ее даже никогда и не слышал. Д’Анджело. Означает «ангельский».

– И зачем они к тебе приходили?

– Очень милый итальянец. Как зовут русского, я не помню, он по большей части молчал.

Я взяла Борю за руку, чтобы замедлить его шаг и заставить рассказать, что же произошло во время встречи с этими людьми.

– Мы чудесно пообщались. Я рассказал им о том, как в молодости учился в Марбурге, о том, как мне понравились Флоренция и Венеция. Я сказал, что хотел доехать до Рима, но…

– А зачем приезжал этот итальянец?

– Он хотел получить роман «Доктор Живаго».

– А зачем он ему нужен?

После этого Боря рассказал мне о том, что Д’Анджело представлял итальянского издателя Фельтринелли.

– И что ты ему ответил?

Мы замолчали, потому что рядом с нами прошла молодая женщина с тарахтящей тележкой, на которой стояли канистры с бензином. Только после того, как она прошла, мы продолжили разговор.

– Я сказал, что здесь роман никогда не напечатают. Он не соответствует линии партии. А он настаивал, что роман все-таки будет напечатан.

– С чего это он это взял, если даже не читал романа?

– Вот именно поэтому я и дал ему рукопись. Чтобы он прочитал и составил свое мнение.

– Ты дал ему рукопись?!

– Да, – казалось, что он сразу начал выглядеть на столько лет, сколько ему было на самом деле. Он понимал, что сделал что-то не только необратимое, но и опасное.