Максим Баженов - Мой учитель Филби

А что делать, если, находясь, как Филби, в глубоком подполье, ты не знаешь реалий советской жизни, связан добровольно данным честным словом, уже внес весомый конкретный вклад в дело защиты СССР от фашизма и к тому же постоянно сталкиваешься с грязными методами работы западных спецслужб по подрыву советского влияния в мире?

Я вынужден попросить извинения за этот монолог, самоуверенно произнесенный в защиту Филби. Может быть, он в этом не нуждается, и его мотивы были иными. Однако мне хотелось привлечь внимание читателя к внутренней трагедии этого, по моему глубокому убеждению, кристально честного, порядочного человека.

Его отношения с боссами из КГБ, несмотря на внешнее благополучие, складывались в Москве отнюдь не однозначно. Да, был почет по высшему разряду, вплоть до пышной панихиды в Центральном клубе им. Дзержинского, были теплые отношения с Андроповым, контакты с начальником разведки Крючковым и личная дружба с целым рядом чекистов различного ранга, от высокопоставленных руководителей до молодых оперативных работников.

Но было и другое. Филби, например, еще в период своей активной деятельности каким-то шестым чувством ощущал, что практически все его советские контролеры репрессированы. По приезде в Москву он наткнулся на непонимание своей действительной ценности в качестве уникального источника информации о деятельности западных спецслужб.

Был в начале восьмидесятых годов период, когда молодых учеников из семинара Филби отстраняли от контактов со своим учителем под предлогом того, что тот, по мнению высокого руководства, критикует советскую действительность. Были, наконец, и откровенно беспардонные или профессионально неграмотные действия отдельных лиц, порой его опекавших.

Я не говорю уже о советском быте, окружавшем англичанина, привыкшего к комфортному образу жизни.

Однако он с достоинством вынес и это испытание, последнее, выпавшее на его долю. Все проблемы – повторю, во многом благодаря поддержке преданной Руфины – оставались за кадром. Даже близкие друзья видели перед собой только легендарного и несгибаемого Кима Филби.

Наблюдая за этим явлением в течение тринадцати последних лет жизни Филби, я часто задавался вот каким вопросом. Почему же все-таки большинство англичан, с которыми мне приходилось сталкиваться, интуитивно, как бы про себя, уважают его и даже гордятся им? Потом меня вдруг осенила догадка. Они, наверное, видят в Филби олицетворение того, что у них с детства ассоциируется с проявлением собственного своего национального характера, с тем, что делает англичанина именно англичанином.

Может быть, все дело в вышеупомянутой цельности характера, врожденном чувстве достоинства, не позволяющем идти на сделки с собственными убеждениями, каким бы испытаниям человек ни подвергался? В гордости, не позволяющей стать предателем, отказаться от сознательно избранного пути, стремлении довести начатое дело до конца? Иными словами, в знаменитом английском «My word is my bond», адекватном нашему «Береги честь смолоду».

Ким Филби свою честь сберег и ни разу, ничем не предал своих убеждений. Однако ошибочными оказались не его убеждения, а, как мы теперь знаем, нечто совсем другое.

Он был на редкость скромным, сдержанным, тактичным и мудрым человеком, оптимистом по натуре, хотя и осторожным в проявлениях этого своего качества. Таким Ким Филби запомнился и мне, и, думается, большинству людей, окружавших его в Москве.

С момента моего ухода из разведки прошло почти тридцать лет. Очень многое, конечно, изменилось за это время. Мой личный опыт, информация и впечатления с каждым годом все более превращаются в мало кому интересные воспоминания о давно минувших днях.

Куда как интереснее молодежи узнавать о шпионаже прошлого по фильмам о Джеймсе Бонде и сериалам, красиво выполненным на отечественном телевидении. Там и Берия в пенсне, и герои-разведчики постоянно находятся в драматических ситуациях.

Всем известно, что настоящие герои современной разведки всегда бойцы невидимого фронта, о них нельзя говорить ни слова. Поэтому публика с удовольствием смакует подробности какого-нибудь очередного провала – то с нашей стороны, то со стороны наших оппонентов.

Мостика к современности у меня нет. Поэтому я позволю себе закончить книгу некоторыми размышлениями на тему о разведке в целом и о людях, работающих в ней.

Разведка это, с одной стороны, вовлеченность двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.