Нина Липовецкая-Прейгерзон - Мой отец Цви Прейгерзон

Сегодня, господа, таких слов не слышно. Потому что вернуться в Святую Землю сумели многие, но крайне мало таких, кто сказал бы, что это воскресит их душу. И, возможно, сегодня такое можно найти только среди этой ветви русского еврейства.

Рассказы Прейгерзона сильно отличаются от того, что знакомо мне или другим ивритским читателям о том времени в России, во время революции и после. Мы знаем, например, рассказы Хаима Хазаза, написанные в тот же период. Но они имеют совершенно другой характер, они экспрессионистские, они передают все потрясения этой эпохи, в них нет ни минуты передышки. А здесь совсем другая традиция, традиция русского реализма, повестей Тургенева, рассказов Чехова, а кроме того, и традиция еврейской литературы, в том числе хасидских рассказов, как в рассказе «Шаддай» — о талисмане, который во время войны переходит от одного к другому и спасает своих обладателей. Это талисман, на котором сам Аризал начертал слово «Шаддай», и он спасает девочку, а потом и другого человека, который оказался рядом с ней. В этом есть некая традиция, о которой мы думали, что она прервалась, — а она продолжается.

Я читал эти рассказы, восхищаясь искусством автора, — ибо эти рассказы написаны с великолепным искусством. Многие из них выглядят как воспоминания, вроде бы все так и было на самом деле, однако это не просто воспоминания. Из области воспоминаний в область художественного рассказа их переносят чудесные описания характеров, талантливые описания пейзажей, исключительный язык. И концовки, оставляющие ощущение какого-то дополнительного смысла, который автор хочет передать вам помимо самих описываемых событий. Собственно говоря, у большинства рассказов этот дополнительный смысл один и тот же — пожалуй, он заключается в том, что, несмотря на все ужасные испытания, через которые проходят евреи, они все-таки сохраняют горящий уголек, и он не гаснет. И все это написано с таким прекрасным чувством языка, которое редко сыщешь даже и в Израиле. Отношение Прейгерзона к ивриту — это не романтическая любовь, а брак, принесший свой плод: оплодотворение языка.

Приведу несколько примеров, на которых могли бы поучиться израильские писатели. Например, он пишет, как солнце осветило обои в комнате: «Солнце позлатило стебли цветов на стенах». Или: «бормочущий треск швейной машинки». Или: «из-под краев пробивалась тьма и оплетала вас». Или такие игры слов, как «горбатая гора», или «шалости шелестящих растений», или «в ад лающей ночи» (то есть, надо понимать, в ночи лаяли собаки). Или «дороги были размазанные и размурзанные»… Думаю, если бы я преподавал язык иврит в университете, я бы поручил кому-нибудь из студентов составить словарь Прейгерзона. Словарь его неологизмов. Здесь уже упоминали «махасегер» («концлагерь») — я удивляюсь, почему мы не пользуемся этим прекрасно отчеканенным словом. Я составил небольшой список его слов, понадерганных бессистемно, тут и там: «забелка стен» вместо «побелка», «плетучий лес» вместо «джунгли», «большекостый парень»… Некоторые слова и сочетания он не сам придумывал, а брал редкие слова, например, из текстов средневековой Испании или других источников. У него много изумительных описаний природы, солнца, весны…

Все это свидетельствует о редком литературном даровании, и тем более редком, что это написано настолько далеко отсюда. Здесь упоминали Ленского, и действительно: чем был Ленский в поэзии, тем был Прейгерзон в прозе. Это одно из великих чудес: как можно так хорошо писать на иврите, находясь настолько далеко от центра.

Сейчас у нас, как все мы знаем, период упадка. Относительно алии из СССР — просто сердце разрывается каждый день, когда мы читаем, что 80–90 % (или даже больше) «репатриантов» едут в Америку и другие места, а в Израиль едет так мало. Но такое явление, как Прейгерзон, дает надежду. Потому что многие вещи и многие ценности приходят и уходят, но язык и культура остаются. И как язык иврит стремится вернуться на землю Сиона, так стремятся и все влюбленные в иврит.

Михаэль Занд

(28.3.1989. Музей диаспоры в Тель-Авиве)

Уважаемые члены семьи Прейгерзон, дамы и господа, учителя и друзья мои, друзья из былых времен и друзья, с которыми мне выпала честь подружиться в Израиле!