Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

— Смотрите, — сказал Лев Владимирович, — это сю­жет для рассказа. Представьте себе писателя, который был очень молод и умер, скажем, неожиданно, ну, мо­ жет быть, пожар на корабле или автомобильная ката­строфа. А творчество его живет и все больше растет, зеленеет, как вторая половина этого дуба...

Так мы смотрели на этот дуб глазами мирных, еще ничего не подозревающих людей. Я вспомнил про эту молнию, когда после разгрома фашистов под Ленингра­дом шел по Петергофскому парку с боевым товарищем и мы увидели весь ужас, пережитый этим роскошным уголком, за которым так любовно ухаживали в дни мира лучшие садоводы.

Теперь сваленные деревья, спутанные проволокой, лежали, как трупы лесных солдат, по бокам разворочен­ных аллей, пустые постаменты из-под статуй, завален­ные грязным снегом каналы, развалины дворца и мотки колючей проволоки окружали нас. И я увидел тот дуб, который привлек наше внимание несколько лет назад. Я вспомнил наш разговор о судьбе писателя. Молния уда­рила точно. Писателя нет, — но книги, память о нем остались». [25] Тихонов Н. Воспоминания. Из письма к автору этой кни­ги.— Звезда, 1980, № 5, с. 100 (публикация А. Рубашкина).

Теперь уже нет и Тихонова. Но он жил и работал еще 40 лет после этого разговора. И мы знаем резуль­таты его трудов. Николай Семенович был на 15 лет старше Канторовича. Но вот Ольга Берггольц, Юрий Герман, Александр Розен — ленинградцы, почти сверст­ники его. Они прошли через войну и написали лучшие свои книги. Их путь позволяет представить, как могло бы развернуться творчество Льва Канторо­вича.

Потерянного не вернешь, но вторая половина дуба живет и зеленеет. Остались книги, рисунки, письма, при­мер героической, яркой жизни.

А что последняя глава очерка о Льве Канторовиче столь коротка — виновата «молния» — тяжкий топор вой­ны, от которого он и его боевые друзья заслонили мно­гих из нас.

Книга окончена. Написана последняя глава. Но жи­вет память о писателе-пограничнике. Каждый год 3 фев­раля, в день рождения писателя, в Светогорск, который он защищал в последнем бою, приезжает его вдова, соби­раются боевые друзья. Молодые воины Северо-Западного пограничного округа, родившиеся и выросшие в мирные годы, приезжают на встречу с ветеранами, слушают рас­сказы о жизни Льва Владимировича, о героях его книг. Ведь где-то в таких же северных лесах служил командир Лось, не так уж далеко отсюда был питомник стороже­вых собак, знакомых нам по рисункам и рассказам Кан­торовича, по таким же тропкам неслышно уходили в до­зоры питомцы полковника Коршунова. Не было в ту пору Закона о Государственной границе. Но слова — «граница на замке», «сторожевые границ» пришли оттуда, из два­дцатых — тридцатых годов. И эту, неоконченную гла­ву, — пишут другие. Пограничники, не знавшие войны, молодые литераторы, познающие трудную, суровую службу на границе.

В феврале на севере глубокая зима. А в Киргизии, на другой заставе, где служили герои Канторовича, бегут ручьи. Их истоки — в горах, о которых писал и которые рисовал писатель и художник. Но главное — не эти ру­чьи, горы и степи — люди, продолжатели дела Кутана Торгоева, Александра Коршунова... Когда эта книжка придет в Киргизию, Льва Владимировича вновь вспомнят на далекой границе. Он был тогда чуть старше своих героев, но чувствовал себя среди них своим, ровней, был, как и они, комсомольцем, вместе с ними скакал на боевых конях.

Многое вместила короткая жизнь. Три границы — северную, южную и западную. Полярные льды. Северные острова и Страну Восходящего Солнца. Жизнь эта — при­мер и урок, она учит: нужно каждый день жить так, чтобы он был наполнен работой, друзьями, любовью, всеми красками мира.

Может быть, проживи Канторович длинную жизнь, он написал бы на склоне дней о своих друзьях, замечатель­ных писателях, художниках, ученых, тех, кто потом вспо­минал о нем. Но ведь и в их работе, творчестве сказалась эта дружба, эти встречи. В каждом из 20 миллионов, не пришедших с войны, был заключен целый мир. Мир Льва Канторовича был ярок, богат, глубок. Он раскрыл лишь малую часть своих сил и таланта.

В наши дни многие лишь начинают жизнь в тридцать лет. Слишком долгим бывает вступление, «подготови­тельный класс». Сверстникам Льва Канторовича, его бо­лее молодым друзьям судьба не давала такого разбега. И они спешили. Это не было торопливостью. Чувство ответственности, чувство долга определяли лицо поко­ления. И хотя ушли «недолюбив, недокурив последней папиросы» — они остались.