Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

По существу вся повесть — о духовном росте Торгоева, о том, как его воспитывают друзья-пограничники. Писатель уделяет внимание не только заглавному герою.

В беседах Андрея Андреевича с Винтовым, свидетелем которых становился и Кутан, высказаны мысли о специ­фике воспитательной работы на Востоке, о том, что люди здесь сочетают изощреннейшую хитрость с доверчиво­стью, непосредственностью. В повести есть изображение боевых эпизодов, полных опасности. И все-таки особенно пристально вглядывался писатель в изменения, происхо­дившие в таких, как Кутан: ведь одни богачи, одни баи не в состоянии вести войну. Разрыв с Джантаем привел к пограничникам многих честных, по заблуждавшихся людей. «Они-то, эти люди, и есть самое главное в нашей работе, самая большая победа. Они помогут нам закре­пить нашу связь с беднотой».

Этим и предопределен выбор главного героя, который учится преданности делу, взаимовыручке, человечно­сти у своих новых друзей. В повести характеры погра­ничников, их поведение помогают лучше понять Кутана, а его отношение к ним проясняет их образы. Характери­стика Кутана интонационно богата, меняется в зависи­мости от обстоятельств его жизни ритм повествования. В первых рассказах писатель стремился к сжатому выра­жению чувств, герои проявляли себя в основном через поступки, действие. Теперь мы знаем и как действует Ку­тан и о чем он думает. Настроения Кутана переданы в самом темпе повествования — замедленном, когда опи­сывается жизнь его под байским ярмом, стремительном в сцене скачек, принесших Кутану победу и новое унижение. У победителя отняли коня, он не смеет войти в юрту, где идет пиршество, он вынужден бежать от бас­мачей, от расправы. В этих сценах драматизм обстоя­тельств подчеркивается лихорадочно-напряженным рит­мом повествования.

Действие расцвечено описанием киргизской природы, пестротой обычаев кочевого народа, красками степных просторов. Звучат бешеные гортанные выкрики, свистят плетки. Зримое и эмоциональное описание этих степей, гор, долин связано с психологическим состоянием людей. Есть что-то неспокойное, угрожающее в описании захо­дящего солнца, кажется, взгляни на него Кутан, и он пой­мет, что не кончатся добром скачки: «Солнце опустилось совсем низко, верхушки гор ба­гровели в его косых лучах, и крас­ные блики сверкали на сбруе, оде­жде людей и блестящей шерсти лошадей».

Будто не одну, несколько жизней прожил Кутан. Ведь и в 1924 году, вспоминая погибшего русского командира (того, что выступал шесть лет назад на пло­щади Каракола), Кутан еще спрашивает себя: «За что боролся русский командир? За что убил его русский кулак?» Не сразу порывает Кутан со старым. Не сразу отворачиваются от Джантая и недавние батра­ки. Впервые в произведении Канторовича появляются массовые сцены. В них тот же мотив — необратимого изменения в сознании люден. То, в чем убеждается моло­дой Кутан Торгоев, понимают теперь и старики, один из которых бросает вызов Джантаю Омаиову, прибывшему вместе с верными джигитами в аул: «Мы много мешали большевикам. Мы много мешали кзыл-аскерам. Мы были глупы и слушались баев. Мы думали, что в самом деле кзыл-аскеры такие же враги, как солдаты русского царя. Но прошло время, и мы поняли, где правда. Ты поздно пришел, Джантай».

Кутан все время убеждается, что слова у большеви­ков не расходятся с делами. Винтов не только агитирует его, но и дает мешок муки до будущего урожая. Закс под пулями приносит раненому воду в шлеме, Андрей Андре­евич приносит ему в больницу шоколад. Но главное — писатель показывает равенство в отношениях Кутана и его товарищей. В значительной степени и Николаенко и Закс введены в повесть, чтобы подчеркнуть это. Они пред­ставляют одно поколение. Много общего в их мечтах. Че­рез своих друзей Кутан постигает и в себе новое. «Им было по двадцати одному году, они были почти мальчи­ками и очень хорошими друзьями. Широкоплечий, невы­сокий и плотный Николаенко был донецким шахтером. Закс, стройный, юношески тонкий, смуглый от азиатско­го солнца, был слесарем из Орши».

Последовательно дан в повести идейный, духовный рост Кутана. Читатель видит эти изменения. Видит, как смелый боец становится агитатором, ездит по аулам и рассказывает «о Джантае и о себе самом», видит слезы на лице Кутана во время похорон погибшего в бою Закса. Конечно, Кутан, который спрашивал у Закса о Москве и даже пел по-киргизски: «Там город большой стоит... город Москва зовут», — эго совсем не тот молодой джи­гит, который во всем сомневался. Поэтому порой кажутся в повести излишними повторения того, что очевидно: «Он теперь много думал о вещах, которые раньше никогда не приходили ему в голову. Он вспоминал командира пар­тизан, коменданта, пограничников и невольно старался подражать им. Природный ум и чутье помогали ему». Все так, но, думается, все эти выводы сами вытекали из сказанного.