Карел Рихтер - Его звали Отакар

Для Яроша такое деление было престижным: он причислялся к высшему сорту чехословацких поручиков, находившихся в то время в Кракове. Однако он никогда не позволял себе несправедливость или грубость по отношению к коллегам, какую бы ступеньку этой иерархии они не занимали. Для него, например, не представляло никакого труда снизойти со своего «кастового пьедестала» и подружиться со Шмольдасом, который был гораздо моложе его. Разумеется, немаловажную роль в этом сыграло то, что Ярош узнал, что Шмольдас хоть связист и молодой, но толковый.

Поручика Лишку, своего друга по Лиготке, которого направили к летчикам, он видел теперь редко. Об этом говорит дневник Лишки:

«25.8. Сегодня в лагерь прибыл Еник Штястны, мой однокурсник по летной академии и один из моих лучших друзей. Так же как и я, он перед эмиграцией женился и поэтому у меня теперь будет с кем поделиться своими заботами, опасениями насчет последующего развития событий, будет кому довериться об угрызениях совести, которые мучают меня при мысли о жене и близких, которых я оставил дома, и с его помощью, может быть, уменьшить черную тоску, которая часто нападает на меня. Я действительно очень рад приходу Еника, тем более, что с Отой Ярошем, с которым я очень сблизился во время пребывания в Лиготке, я теперь вижусь нечасто, потому что офицеры-специалисты живут от нас далеко».

В то время, как поручик Лишка завязывал дружбу с летчиками, Отакар Ярош начал дружить с поручиком Шмольдасом. Записи в дневнике Шмольдаса передают нам те события, которые переживали в то время оба друга:

«24 августа, четверг. В первой половине дня у нас были занятия. После обеда в Кракове состоялась демонстрация, но я не принял в ней участия. Правительство Польши объявило мобилизацию, каждый день ждем начала больших событий.

25 августа, пятница. Утром изучали польский язык. Вечером слушали польское радио и чешскую радиостанцию, передававшую из Праги.

26 августа, суббота. В первой половине дня дежурил в роте. После обеда художник Гофман рассказывал нам о польском искусстве. Вечером прошлись по Кракову. Заметно передвижение польских войск к границам».

Отношения в чехословацкой военной группе создавались не такие, какие ранее представлял себе Отакар Ярош. В головах молодых офицеров, которые основали группу чехословацких военных иммигрантов, выкристаллизовывалось довольно резкое мнение о том, что только армия может спасти народ. Прочь политиков! Эти трусы, мол, способны только на то, чтобы бесконечно дебатировать в парламенте. Они предали народ. Теперь дело освобождения страны должна взять в свои руки армия! Необходимо покончить с политикой. Все иные действия, кроме военных, сейчас-де бесполезны и даже вредны.

Естественно, что офицеры, придерживающиеся таких взглядов, уже в самом начале создания группы чехословацких военных эмигрантов столкнулись с коммунистами и левыми социал-демократами. Никакой народной добровольческой армии, никакого легиона, никаких обращений «брат», никаких выборов командиров, требовали они. Военные законы должны действовать в полном объеме. Командиры будут командовать так же, как и раньше, а их приказы должны беспрекословно выполняться. Образование группы — не что иное, как мобилизация чехословацкой армии за рубежом. И всякий, кто без каких-либо оснований не вступит в чехословацкое воинское формирование, будет считаться дезертиром согласно чехословацкому закону о воинской повинности. С другой стороны, служба в армии — почетная обязанность каждого гражданина, своего рода привилегия и в ней будет отказано всякому, кто недостаточно надежен или проявляет недисциплинированность и неподчинение командиру.

Коммунисты, вступавшие в чехословацкую заграничную армию, требовали, чтобы эта армия была народной, и добивались возможности определенного политического воздействия на солдат. Такие условия, конечно, противоречили программе заграничного Сопротивления. По этим причинам коммунистов зачастую просто не принимали в группу. Милитаристский угар стихийно распространялся в военных кругах снизу вверх и сверху вниз.

Некоторые генералы, которые эмигрировали за границу и постепенно вступали в руководство заграничным военным Сопротивлением, признавали бывшего президента Бенеша и высказывали желание встать под его верховное командование. Они поддержали Бенеша в его борьбе за власть с послом в Париже Штефаном Осуским, но сделано это было только потому, что Бенеш провозгласил армию одним из главных элементов Сопротивления. Эти генералы уже совсем не были похожи на своих коллег домюнхенской эпохи, политических травоядных, на которых жаловался предавший республику полковник Эммануил Моравец, поступивший на службу к нацистам. Это уже были не те добросовестные, педантичные, тяжело ступающие специалисты, которые из-за своей занятости и борьбы за карьеру не имели времени на изучение политической ситуации в своей стране и за рубежом. Новые генералы обладали не только хорошим политическим чутьем, но и были решительны и жестоки. Один из них, генерал Сергей Ингр, летом 1939 года по пути в Лондон остановился с кратковременным визитом в Кракове. Здесь на вилле известного художника Гофмана, большого почитателя чехословацкого народа, выступая перед представителями чехословацких военных эмигрантов, он ясно выразил свое кредо: «Придет время, и мы избавимся от оккупантов. Но после этого в республике должно быть образовано твердое военное правительство…»