Карел Рихтер - Его звали Отакар

Костюм Яроша, сшитый по заказу, несомненно, был делом рук опытного портного. Однако в том, как он содержался — заслуга, конечно, его самого. Антонин Лишка хорошо помнит Яроша. Он был высокого роста, стройный, мужественное лицо его было красивым, несмотря на крупные черты. Выступающий подбородок, нос с небольшой горбинкой, а под ним правильный рот с полными, чувственными губами…

Да, таким мы знаем лицо Яроша по фотографиям из Суздаля и Бузулука: резкий профиль, орлиный нос. Когда-то он был прямым. Об этом нам рассказал его друг Мирослав Гавлин.

Ота занимался многими видами спорта, играл и в футбол. Нельзя сказать, что Ярош очень хорошо умел играть, но он быстро бегал и был вынослив. Этого было вполне достаточно. Его ставили обычно в оборону на место левого защитника. Они играли с Миреком в футбол и в Праге, где учились вместе в Высшей электротехнической школе. Так вот нос его пострадал на одном футбольном турнире. Он играл за свою школу. Во время матча кто-то из игроков пробил мячом с близкого расстояния прямо в лицо Ярошу. Удар был очень сильным. Из перебитого носа ручьем текла кровь. Ребята положили своего защитника на газон и пытались сами выровнять ему нос.

— Мать ничего не должна знать об этом, — говорил он друзьям, склонившимся над ним, — иначе будет плохо.

Матч Ярош все-таки доиграл, такой уж у него был характер, однако нос его с той поры остался чуточку искривленным. Но, надо сказать, что нос с горбинкой его лицо совсем не портил.

«Это был парень спортивного склада, с весьма выразительным лицом киноактера», — воспроизводит Антонин Лишка в памяти свои впечатления о совместном пребывании с Ярошем в Лиготке Камеральной. Девчата были от него без ума.

Лишка, подружившись с Ярошем, установил, что Ота знает о привлекательности своей внешности и, поскольку он тяготел к искусству, то его интересовало, не пытался ли его новый друг испытать себя на театральном поприще. Резкие суждения Яроша по тем или иным вопросам, да и вообще его строгое поведение не позволяли Лишке спросить об этом прямо, но однажды он все же решился задать этот вопрос.

«Ты что обо мне думаешь? — как и ожидалось, резко спросил Ярош. — Театр! В такое-то время? Всюду грохочут танки, пушки, а я буду думать о каком-то паясничаний…»

Конечно, Лишке расхотелось задавать другие вопросы на эту тему.

И снова память возвращает нас к тому моменту, когда Ярош, одетый в свой кирпично-коричневый костюм, внимательно осматривает себя в стекле раскрытого чердачного окна.

— Идешь? — спросил Лишка.

Ярош и бровью не повел, только улыбнулся. Его особенность четко выражать свои мысли, получившая дальнейшее развитие на военной службе, не позволяла ему вести напрасные разговоры о вещах вполне понятных. Если он одевается, значит собирается идти. Зачем же спрашивать?

— Просто так, на свободную, так сказать, охоту или уже есть объект атаки? — не отставал поручик Лишка.

— Есть такой объект.

— Это та, с которой ты вчера был у реки?

— Ну допустим. А что?

— Красивая девушка, она похожа на лесную нимфу из сказки Эрбана.

— Ты прав. — Ярош засунул руку под матрац и вытащил оттуда галстук. Он клал его туда, так же как и брюки, для своеобразной утюжки. Кстати, галстука, кроме как у Яроша, ни у кого не было. Он прицепил галстук и вновь подошел к оконному зеркалу. — Она живет на отшибе в лесу.

— Я вижу, ты не хочешь время зря тратить. Уже домой к ней ходишь.

— Нет, не хожу. Она была вместе с матерью у реки.

— Слушай, Ота, а не будет ли тебе тяжело уходить отсюда?

Ярош задумался.

— Может быть. Но для нее будет тяжелее остаться здесь…

— Если я хорошо понял, тебе не стоило заходить так далеко…

Ярош испытующе посмотрел Лишке в лицо.

— Это верно, — сказал он, поняв, что Лишка ведет с ним серьезный разговор. — Но я никуда еще не зашел.

Затем он начал тщательно чистить костюм щеткой. Откуда она у него взялась?

— Это старая чешская семья, — добавил он. — Если мы будем возвращаться домой этим же путем, то я обязательно зайду к ним.

— Кто знает, как мы будем возвращаться, — меланхолично вздохнул Лишка. — Да и вообще, возвратимся ли.

Ярошу такие речи, очевидно, не очень нравились.

— Никогда не думай о том, чего не будет, — проговорил он сухо. — Пока ты живешь, направляй свои усилия только на то, чего можно достигнуть и чего ты хочешь достигнуть. А когда умрем, для нас все станет безразличным. У тебя нет зеркальца?

— Не могу оказать тебе такую услугу. Придется тебе довольствоваться второй створкой окна, если уж тебе так необходимо посмотреть на себя сзади.