Мануэль де Фалья - Статьи о музыке и музыкантах

Они видели перед собой свободное и широкое поле и думали, что на нем можно открыть новые пути. И, как бы повинуясь глубокому вдохновению, каждый начинал открывать свой путь, трудясь, не покладая рук, но с горячей верой и растущей надеждой. Один прокладывал его близко от общеизвестной дороги, другие — на каком-то расстоянии, а некоторые — совсем далеко! Среди последних и оказывался тот, кто быстрее достигал цели. Были также и такие, которые пустились бежать через поле напрямик, но о них не сохранилось никаких сведений...

Кончаю рассказывать в иносказательной форме историю новой музыки Франции. Из книги Ж. Жан-Обри мы узнаем о смелых духом людях, призывающих нас следовать их примеру. Автор отразил в книге также образ некоего пророка священного пути. Жан-Обри в равной мере знает как одних, так и других, представителей святого сопротивления, и обо всех он говорит с одинаковым уважением и правдивостью. Каждого он показывает соответственно его произведениям, и если последние — плоды вдохновения, то они всегда останутся благородными и возвышенными и всегда будут преследовать одну цель — создание во Франции музыки более мощной, чем та, которая существует сейчас в Европе.

Вы увидите также, как в звучащем саду Франции выращиваются все растения, все цветы... Лучшее от каждой школы, от каждого творца было заботливо привито к вековым деревьям этого сада, в котором даже самый скромный цветок обладает чем-то отличающим его от других скромных цветов, разводимых в других больших садах.

И еще один драгоценный плод, извлекаемый из чтения этой книги. Ее автор, поддерживавший дружбу со многими выдающимися французскими композиторами, рассказывает нам не только об их произведениях, но также о духовном мире, индивидуальном характере каждого композитора и о различных направлениях в их творчестве. Последнее уничтожит серьезное заблуждение, существовавшее очень долго в нашей стране, заблуждение, которое явилось источником плачевной путаницы с именами некоторых французских композиторов последнего периода. Все они представлялись какой-то беспорядочной группой, как бы целиком входящей в состав одной-единственной школы. Благодаря Обри станет, наконец, ясно, что в действительности между разными группами, составляющими замечательную плеяду композиторов, которыми гордится Франция, существуют не только различия, но даже коренные противоположности в эстетике и художественных приемах.

Теперь раз и навсегда станет известно, что огромная дистанция отделяет Венсана д’Энди от Клода Дебюсси, Габриэля Форе — от Поля Дюка, Мориса Равеля — от Альбера Русселя или Деода де Северака... Станет известно также, что Сезара Франка никогда не следует расценивать как французского музыканта, и не только потому, что он родился на бельгийской земле — ибо это не может не рассматриваться как чистая случайность — но и потому, что его эстетика, художественные приемы, пристрастия и прообразы имеют очень небольшое отношение к особенностям, отличающим французский характер и истинно французский дух в любом из их художественных проявлений и меньше всего — в музыкальном 3.

Влияние Сезара Франка и некоторых его учеников на определенные группировки во французском музыкальном искусстве встретило противодействие со стороны дебюссистской реформы. Последняя представляет одно из наиболее выдающихся явлений в современной истории музыки благодаря последствиям, которые она имела не только в музыкальном искусстве Франции, но и во всей европейской музыке. В толковании этого явления я, в известной мере, расхожусь с точкой зрения Ж. Жан-Обри или лучше сказать, дополняю ее, ибо никто не придает дебюссистской реформе такого большого значения, как Обри, и никто сильнее его не восторгается автором «Пеллеаса и Мелизанды».

Я лишь намереваюсь доказать, что Дебюсси был и есть значительно большее, чем только реставратор чистой французской традиции, представленной Рамо и Купереном. Уже прошли те времена, когда для того, чтобы заставить почитать творчество Дебюсси, надо было, если можно так сказать, взывать о поддержке к именам, пользующимся солидной и повсеместно признанной репутацией.

То же самое происходило с вагнеровской реформой. Гений автора «Парсифаля» не мог быть представлен восторженной публике без поручительства, обеспечивающего ему доверие, да и сам Вагнер, несмотря на свою суверенную независимость, оказался вынужденным объявить себя продолжателем искусства, которое, в итоге, с его искусством имело очень мало общего.