Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Неудивительно, что «Исцеление» осталось неоконченным. Что за название? Что за безумный риск? Я посмотрела в окно. Мы подъезжали к Сент-Полу. Было очень поздно. Мы долго стояли в ожидании дозаправки, прежде чем поезд запыхтел через Миннеаполис, проехав в полумиле от старого дома Берримена в районе Проспект-Парк, обогнув университет, где он так много и самоотверженно работал и повлиял на многие судьбы.

Небоскребы с горящими во тьме окнами. Здания, похожие на фабрики, заводы, лаборатории, обшитые досками склады — всё залито одним тошнотворным оранжевым светом. Мы въехали во тьму, едва прорезаемую уличными фонарями, которые робко выхватывали из мрака офисы и парковки. За стеклянной стеной офиса человечек спускался по ступеням. Где-то вдали была вода, в ней тоже плескались пятна отраженного оранжевого света. Вот и другой край города, грязный и неряшливый, силуэты дымовых труб, водонапорных башен и вездесущие ограждения из сетки.

Я снова проснулась на рассвете. Мир за окном был бел. Северная Дакота, плоская, как неглаженая простыня. Кое-где снег подтаял, там виднелись бурые прорехи. Минималистский пейзаж. Телеграфные столбы, фермы; горизонт начисто стерт туманом, а выше небо такой синевы, что у меня перехватило дыхание.

Завтракала я со своими вчерашними соседями по столу. Говорили о нефти, о том, сколько ее в Дакоте, сколько в Саудовской Аравии, о том, есть ли смысл устанавливать здесь ветряки. Дуглас раньше работал на автозаводе, делал хромированные поршневые пальцы. Они использовали очиститель, содержащий канцероген дихлорметан. Многие заработали на этом рак простаты, сказал он, в том числе его отец. Потом здешнее производство закрыли, часть его перебазировали в Колумбию, часть — в Индию. «И они по-прежнему используют там этот очиститель?» — спросила Линда, и Дуглас пожал плечами: «Думаю, да. У них там другое трудовое право».

Остаток утра я снова продиралась сквозь дебри «Исцеления». В предисловии Сол Беллоу касается пристрастия Берримена к спиртному, но я с его мнением согласиться не могу: «Вдохновение содержит в себе угрозу смерти. Когда он писал вещи, которых ждал и о которых молил Бога, он мог разрушиться, сойти с ума. Алкоголь был стабилизатором. Он снимал смертельную напряженность».

В 1970-х и врачи, и психологи, и население в целом знали об алкоголизме намного меньше, чем сегодня. Лишь недавно он был признан болезнью, а тогда большинство людей очень слабо понимали, что он за собой влечет. В ту эпоху пили куда больше и относились к этому гораздо снисходительнее, чем в наше время. К тому же у Беллоу могло быть развито своего рода отрицание, нередко присущее близким друзьям и членам семей алкоголика. Но он глубоко заблуждается. Стихи не убивали Берримена. Они не вызывали ни белой горячки, ни гинекомастии, ни падений с лестницы, ни рвоты и дефекации в публичных местах. Алкоголь может унять вездесущую тревожность лишь при непрерывном употреблении, а это ведет к физическому и моральному распаду, безысходности.

Но почему? Почему человек такого удивительного интеллекта и дарования неизменно возвращается к веществу, которое день за днем разъедает ткань его жизни? В «Исцелении» Алан Северанс постоянно задает себе этот вопрос, несмотря на все усилия психотерапевтов выдернуть его из самокопания и вернуть в настоящее время. Миннесотская модель избавления от алкоголизма является — или являлась в 1970-х — по сути своей прагматической, избегая психоанализа, поиска причин в пользу отработки и закрепления позитивного поведения в настоящем. Однако Северанс буквально одержим двумя вопросами своего прошлого: самоубийством отца и периодом загадочных подростковых провалов в памяти. На занятиях в группе он то и дело возвращался к ним, не в силах понять, что эти возвращения — не что иное, как уход от текущей ситуации и от своей ответственности ее изменить.

Алана Северанса нельзя назвать точной копией своего автора, и отчасти выразительность его образа обусловлена именно ироничным зазором между его углом зрения и читательским, а это подразумевает, что Берримен понимает суть болезни лучше, чем его персонаж (хотя мы можем в этом и усомниться, читая тщеславные, хвастливые стихи 1970-х, «Любовь и слава»). Однако всё, что связано с отцом, взято прямо из жизни. Берримен был убежден, что самоубийство отца было ключевым эпизодом его жизни. Оно не давало ему покоя долгие годы, и он всеми силами пытался залечить полученную рану.