Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

По ее словам, мы с сестрой провели выходные в гостях у отца, как это бывало раз в месяц. Диана тогда жутко выматывалась на работе, и два дня она просидела у себя в комнате, угрюмо напиваясь. В воскресенье вечером мы влетели в дом, скорее всего, как обычно нагруженные отцовскими подарками. Мы бросились к матери, бесперебойно тараторя, и Диана, видимо, почувствовала себя лишней. Она прошлась по нашим комнатам и сгребла всё, что нам надарила, а потом выбросила всю охапку с галереи через перила вниз.

Мать отвела нас в единственную комнату, которая закрывалась на щеколду, захлопнула дверь и задвинула ее кроватью. Потом включила радио на полную катушку, чтобы заглушить Дианины вопли под дверью. Мы просидели взаперти несколько часов, болтая и играя, — этот момент начисто стерся из моей памяти. Когда сестре понадобилось в уборную, мать распахнула дверь, втолкнула Диану в ее комнату, где стояло капитанское бюро и дубовые стулья с кожаными сиденьями. Она удерживала ручку двери, а когда ее отпустила, Диана уже звонила в полицию и орала в трубку, что ее держат заложницей в собственном доме.

Полиция приехала через несколько минут, тут-то и включилась моя память: я помню сцену на ступеньках и свою убежденность в том, что, если только мне позволят говорить с Дианой, я сумею ее успокоить — абсурдное проявление созависимости, имевшей далекоидущие последствия в моей взрослой жизни.

Ночью в отеле «Ред лайон» я не могла заснуть и всё крутила в голове рассказ матери. За окном в нескольких шагах ворочались темные воды пролива Хуан-де-Фука. Сколько я об этом ни думала, я никак не могла найти в своем мозгу место, где прятался тот давнишний вечер. Отдаленно знакомыми казались мне лишь звуки радио и заглушаемый ими разъяренный голос, хотя было немало вечеров, когда я лежала в кровати и читала рассказы про маленьких пони или слушала «Призрак оперы», стараясь не слышать никаких криков.

Вдруг я разозлилась, что не могу вспомнить важные эпизоды моего детства. В этом была и злая ирония. Из многих последствий алкоголизма меня больше всего страшили изменения в памяти: пробелы, стирание из нее событий. Беспамятство разъедает нравственное чувство личности, ведь невозможно искупить вину, если вы ничего не помните.

Меня тогда поразило, что значительная часть работы по программе Двенадцати шагов направлена на вспоминание. В самом деле, Шаг четвертый: «Глубоко и бесстрашно оценили себя и свою жизнь с нравственной точки зрения». Шаг пятый: «Признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу наших заблуждений». Шаг восьмой: «Составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились желанием загладить свою вину перед ними». Шаг десятый: «Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это».

Этот ход мыслей напомнил мне о досадном дефекте в структуре карверовского исцеления. В эссе «Огонь» он признавался:

У меня скудная память. То есть большую часть случившегося со мной я позабыл — разумеется, к счастью, — но есть целые большие куски жизни, которые я не в силах припомнить и осмыслить, из моей памяти стерлись большие и малые города, имена людей, их лица. Огромные пробелы… Наверно, поэтому иногда говорят, что мои рассказы лишены прикрас и голы… Конечно, ни один из моих рассказов не случился в действительности — они не автобиографичны, — но большая их часть имеет сходство, хоть и слабое, с какими-то ситуациями и событиями моей жизни. Когда же я пытаюсь увидеть физическое окружение, оснастку, связанную с ходом рассказа (какие-то цветы, цвета, запахи), я совершенно теряюсь. Так что я вынужден это придумывать — что мои персонажи друг другу говорят, и что затем делают, и что случается с ними потом [342] Carver R. Fires // Carver R. Fires: Essays, Poems, Stories. P. 29–39. .

Это похоже на признание человека, страдающего амнезией. В других текстах Карвер прямо рассказывает о роли спиртного в разрушении его способности вспоминать. Например, в интервью для Paris Review 1983 года он говорит: «К концу моей карьеры алкоголика мое положение было очень серьезным, жизнь летела под откос. Провалы в памяти — моменты, когда вы не можете вспомнить ничего из того, что сказали или сделали за определенный отрезок времени. Вы можете вести машину, читать лекцию, вести школьный урок, вправлять вывихнутую ногу, ложиться с кем-то в постель — и потом ничего об этом не помнить. Вы живете будто на автопилоте».

Ничего подобного не говорится в «Огне». В этом эссе Карвер пытается ответить на вопрос о том, что привело его к писательству и сформировало как писателя. Кроме плохой памяти, это «подавляющее и часто зловредное», «тяжелое и часто пагубное» существование двух его детей.