Александр Шестаковский - Самородок

Темы разговоров были самые разные. О жизни, о войне, о тяжкой доли крестьян и рабочего люда. Чаще всего беседа вертелась вокруг того, что им было ближе всего — об их профессии металлистов. Тут уж Сергей засыпал Антоныча градом вопросов. Об устройстве швейной машины, часов-ходиков, ружья, которые он видел у зажиточных соседей, и о многом другом. Кузнец отвечал как мог, больше по догадке, ибо знал по-настоящему толк только в кузнечном деле. Ответы Сергея не удовлетворяли. Антоныч это чувствовал и злился. «Да что ты ко мне пристал? — говорил он в сердцах. — Иди поработай на заводах, где их делают, вот тогда и узнаешь...» Невдомек было Антонычу, что в эти минуты он говорил именно то, о чем Сергей и сам думал не раз, как бы укреплял его убеждение, что, только познав самые разные ремесла, можно стать настоящим мастером-металлистом.

Однажды Сергей не выдержал — высказал свою сокровенную мечту и сам испугался: думал, Антоныч будет над ним смеяться. Но кузнец проявил такт и понимание. Он как-то странно взглянул на своего ученика, словно видел его впервые и, опять уставился в дотлевавшие угли. Помолчали.

— Ты, парень, прав‚ — наконец молвил он раздумчиво. — Нашему брату выбиться в люди можно лишь упорством, а то и упрямством. И еще бить в одну точку. Тогда можно стать Большим Мастером. Мне поздно... А ты станешь...

Словосочетание «Большой Мастер» не было выдумкой Антоныча — его придумал для себя как цель своих устремлений Сергей. В этих двух словах, которые в своем воображении он писал обязательно с прописных букв, ему рисовался эдакий повелитель железа, для которого не существует секретов и который все может. Может изготовить швейную машину, ходики, ружье — словом все, что сработано из металла.

Слова Антоныча крепко запали в душу Сергея, утвердили его в правильности выбранного пути. Что ж, настойчивости, упорства и даже упрямства у него хватит — в этом он не сомневался. Надо только больше узнать. И обязательно тогда станешь Большим Мастером.

Сергей не стеснялся расспрашивать, если что-то было непонятно. Очень скоро он мог уже сам выполнять разные кузнечные и столярные работы и все чаще изумлял своего учителя сноровкой, неожиданными предложениями, упрощавшими их труд.

— Ай да Сергейка, — говорил кузнец простодушно. — Не голова, а Государственная дума!

Но прошло время, и Сергей заскучал. Не то чтобы надоело работать в кузнице Швецова, нет. Как и прежде, он не знал устали, трудился на совесть. Однако все чаще не находил ответов на возникавшие вопросы. Азы металлообработки он усвоил. Но стал догадываться, что есть производства и более высокого класса. В этом убеждали его такие предметы, как примусы, швейная машина, ружья. Как их делают? Антоныч сам имел об этом весьма смутное представление. На заводе, мол, делают — единственное, что мог сказать кузнец. Но это ничего не объясняло. Сергея безудержно стало тянуть на этот самый «завод», чтобы самому увидеть, как из тех же кусков металла, из которых он в кузнице выковывал простейшую крестьянскую утварь, изготовляют все эти изделия, казавшиеся ему тогда верхом совершенства. А может быть, и самому научиться делать такие же.

Все оказалось не так-то просто. Паренек напрасно ездил несколько раз в Иваново-Вознесенск; желающих получить работу было гораздо больше, чем требовалось фабрикантам.

— Каждое утро собирались мы, ищущие работу мастеровые, у проходной, — вспоминает Сергей Гаврилович. — Полицейские отгоняли, но мы снова возвращались к воротам. И вот однажды мне повезло: я чем-то приглянулся служащему ситценабивной фабрики заводчика Куваева, и он, выделив меня из толпы безработных, велел следовать за собой.

Огромный цех, в который они пришли, сразу же ошеломил грохотом десятков станков, большими металлическими баками-барабанами, множеством других механизмов неведомого ему тогда назначения. А тут приведшего его в цех служащего куда-то позвали, и он не возвращался несколько минут. Предоставленный самому себе, Сергей стал с любопытством оглядываться. Кругом сновал рабочий люд. Все вместе — рабочие и машины — в бешеном ритме мелькало в глазах, отчего немного кружилась голова. И все же Симонову тут сразу понравилось: его захватил ритм коллективного труда, направляемого какой-то непонятной силой. За кажущейся неразберихой он угадывал разумное начало, заставлявшее каждого играть отведенную ему роль.

Симонова определили в отделочное производство. Беспрерывная лента ситцевой ткани, тянувшаяся откуда-то из-за смежной стены, проходила тут сквозь печатные станки, крахмальные барабаны, сушильные и мерные машины, прежде чем превращалась в готовую продукцию. Сергея приставили к крахмальному барабану. Так начался для него — сына крестьянина — первый день приобщения к рабочему классу.