Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

В тюрьме питание и его качество зависели от взаимоотношений между следователем и арестантом. Следователь определяет чем кормить, он же регулирует длительность сна арестанта и другие его бытовые условия. До тех пор, пока арестованный не попадал в карцер и оставался в обычной камере, следователь не мог уменьшить минимальную норму питания — пайку. Если устанавливались хорошие взаимоотношения со следователем, то есть арестованный подписывал все, что от него требовали, он обычно получал лучшую пищу и ему давали нормально спать

На третий или четвертый вечер меня вызвали к следователю. Комната была большая, красиво обставленная, стояло два письменных стола. В нескольких метрах от следователя, около двери, был стол для арестанта.

Невысокого роста, плотного телосложения, приятный на вид, с пронизывающим взглядом, в гражданской одежде, — таков был мой следователь. Я сел на стул около двери, следователь — за свой стол. С этим человеком мне пришлось бороться девять месяцев, вернее защищаться от него, от его нажима и наскоков. На первом допросе я еще не разгадал, что мне предстоит. Он назвался Лебедевым и приказал мне обращаться к нему «гражданин подполковник» или «гражданин следователь». Он начал заполнять анкету с множеством вопросов: имя, отчество, дата рождения, имена моих дочерей и сына. Когда я назвал — Аталия, Нина, Веньямин, он заметил, что своим детям я дал библейские имена. На вопрос, состою ли я в переписке со своими братьями, я ответил положительно, и было записано так: «Я нахожусь в переписке со своими братьями». Я был наивной овечкой. Я чувствовал себя невиновным и подписал такой текст. Как потом выяснилось, я совершил большую ошибку. В те времена было принято считать, что МГБ не может ошибаться, что сам факт ареста уже служит доказательством виновности. Раз я был арестован — значит, я «враг народа», причем не только я, но все те, с кем я нахожусь в «подозрительных» отношениях, и вообще — от меня нужно было держаться на пушечный выстрел. Из-за одной этой фразы о переписке, оба моих брата были сняты с работы и у них было много неприятностей…

2.5.57 — Вчера приехала моя дочь Аталия из Караганды по дороге в Днепропетровск. Вечером мы были в гостях у своих свойственников со стороны дочери Нины. Она родила дочь и сейчас живет с семьей у них. Мы поехали в машине зятя посмотреть на иллюминацию города. Проехали центр, направились на Воробьевы горы, чтобы с этой высокой точки посмотреть на городское освещение. Шел дождь, было холодно, но красиво.

В конце первого допроса гражданин подполковник, который, кстати, вначале был довольно вежлив, дал мне указания, как себя вести. На следующих допросах я должен говорить всю правду Я должен понять, в чьих руках нахожусь. Обо мне известно все: все, совершенное мною, с кем я встречался, все подробности моих преступлений. Если я не расскажу все по доброй воле, мне будет плохо. Они меня уничтожат.

Черные глаза следователя метали свирепые молнии. Изо рта брызгала слюна. В тот же вечер или на следующий день меня перевели в Лефортовскую тюрьму. В мой бокс вошел конвоир, спросил мое имя и приказал мне собраться с вещами. Во дворе стоял «черный ворон». Меня втолкнули в темную машину. Сзади, из маленькой кабины, следил за мной вооруженный страж

Мрачное здание Лефортовской тюрьмы подымалось в черное небо. Сначала меня ввели в бокс, где все было облицовано камнем — полы и стены. Было холодно. Пришла толстая женщина-врач (была еще одна, более симпатичная внешне), приказала мне раздеться и бегло осмотрела меня. Мне кажется, что этот врачебный осмотр был для меня решающим, так как он определил способ ведения следствия и применяемые методы. Без разрешения врача не бьют арестованных во время следствия.

Толстая врачиха не нашла у меня особых недостатков (я тогда страдал только язвой двенадцатиперстной кишки) и дала указание о допустимых методах допроса.

Первую ночь я провел в одиночке, а утром меня перевели в камеру № 204, где содержались два арестанта — русский и турок. В этой камере я провел несколько месяцев. Номер камеры был «хороший», он соответствовал 204-му параграфу Уголовного кодекса об освобождении арестованных. Но это был фальшивый номер… Разочарование…

В камере было маленькое окно, зарешеченное металлической решеткой и железным козырьком. Через окно ничего не было видно — не только земли, но и неба. Стены толстые, дверь металлическая, в ней глазок. За дверью ходит размеренными шагами солдат-надзиратель. Он ходит днем и ночью в определенном темпе, периодически открывая глазок со стороны коридора и так же размеренно закрывая его. Еще и сейчас меня бросает в дрожь, когда вспоминаю шорох открывания и закрывания глазка.