Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

Мы проводили Леню. Вскоре от него пришло письмо на адрес Давида Когана. Он описал встречу, устроенную ему по приезде. Каждый вечер ему приходится наносить визиты своим знакомым и родственникам, которые устраивают в его честь вечеринки. Ему уже все это надоело. Но что делать?! Вскоре Леня переехал из Черновиц на родину в Кишинев, где поступил на завод слесарем. Там он работает и поныне, зарабатывая около тысячи рублей в месяц. Его жена окончила Ташкентский педагогический институт и тоже приехала в Кишинев. Со временем весточки от Лени стали приходить все реже и реже — он не любил писать письма. После моего освобождения он прислал мне письмо с очень теплыми поздравлениями. А затем переписка между Воркутой и Кишиневом прекратилась…

Так один за другим наши товарищи стали разъезжаться. Я же продолжал работать в филиале ВУГИ и жить в зоне облегченного режима. По вечерам встречался с Иофисом — его наконец-то тоже перевели на облегченный режим. Мы говорили на иврите и иногда пели наши песни. Однажды я привел его в дом Сольца. Это посещение произвело на него очень приятное впечатление, и он стал бывать в их доме. Ночи становились длиннее, и мы часто возвращались в 40-й лагерь вместе. Шагали по железнодорожным шпалам. Тундра стала желтеть, чаще шли дожди, вода в реке приобрела цвет стали.

Однажды и Иофис получил радостную весть: его полностью реабилитировали. По его словам, жена ездила в Москву и ходатайствовала перед генеральной прокуратурой о пересмотре дела. Прошло два-три дия, и Давид Иофис прямо из Воркуты поехал к себе домой — в Ригу. Вот и еще один наш товарищ уехал, оставил нас. Перед отъездом он убеждал меня, что вот-вот и меня освободят…

В лаборатории я продолжал работать с Луизой Николаевной Путятовой и Марией Петровной Стеценко. Последняя была прекрасной работницей, она к нам прибыла из Ростова-на-Дону, где жила с сыном Анатолием, и ждала окончания срока заключения ее мужа в Воркуте. Мария Петровна была серьезная женщина, замечательный работник, в отличие от болтушки Луизы…

14.2.58 — Павлов продолжал сопротивляться моему выводу за зону. Но в августе пришел на мое имя патент на изобретение, предложенное мною еще в Караганде вместе с Андреем Павловичем Усовым. Патент мне вручил лично Павлов, на сей раз любезный (и все-таки с кислой миной). Он обещал вывести меня за зону. И в самом деле, вскоре мое имя появилось в списке. В лаборатории меня ждала уже давно отремонтированная комната. Стараниями Крекера в комнате появилась кровать с матрацем и бельем, письменный стол, стулья, стены хорошо побелили, а пол покрасили масляной краской. Я перешел туда жить.

В те же дни освободили старика Форманского. Хотя его не реабилитировали и ему полагалось оставаться в Воркуте, все же его положение было лучше моего. Мы ежедневно встречались в столовой Рудника во время обеда. Столовая была неплохая — пища свежая, вкусная, неплохой буфет. Официантки были одеты в форму с красивыми головными наколками и симпатично улыбались.

Живущие за зоной должны были раз в неделю являться в лагерь и регистрироваться.

В середине сентября я получил приказ явиться в санчасть лагеря и пройти медицинскую комиссию. Были там и другие заключенные, все — инвалиды. Прошел слух, что эта комиссия занимается освобождением инвалидов из заключения. В самом деле, через несколько недель (в середине октября) я получил документ о моем освобождении, согласно постановлению об освобождении инвалидов от 3-го сентября 55-го года. Правда, это было частичное освобождение: выезд из Воркуты был запрещен, но все же это был этап на пути к полному освобождению. На сей раз, мое положение сравнялось с положением Сергея Александровича Форманского. Он пригласил меня навестить его — в поселке Рудник он получил хорошую комнату от треста «Печоргеология». Мы немного посидели, поговорили…

Удостоверение об освобождении я получил из рук Никоновой, работницы спецчасти 40-го лагеря. Она хорошо относилась ко мне. Она была женой офицера, матерью двоих или троих детей. Голос у нее был мягкий, сердечный, в ее лице было что-то материнское. Эту женщину я никогда не забуду. Она мне советовала писать просьбы об освобождении и предсказывала, что скоро меня полностью освободят. Эта русская женщина — светлый луч в моей памяти о тех днях…

После освобождения мне предстояло вновь официально оформиться на работу в ВУГИ. Директор Воркутинского филиала ВУГИ Парханов относился ко мне дружественно. Меня назначили руководителем группы (в научных институтах есть такая должность), и моя заработная плата значительно увеличилась. В нашей лаборатории работали в две смены: с 8-ми утра до 12-ти ночи. Во второй смене обычно работал Виктор Казимирович (бывший ксендз). Работавшие во второй смене уходили домой к 11-ти часам вечера. Я оставался один в большом здании. Окна плотно закрывались — среди работников завода строительных материалов были и зэки-воры. Я ложился на свою одинокую кровать. Мне чудились шепоты, шаги… А после полуночи приходила Мария Ивановна делать уборку…