Николас Пиледжи - Казино. Любовь и власть в Лас-Вегасе. Риск, азарт, искушение

Он продолжал: “Дело срочное, и выбора у тебя нет”.

Я сказал: “Ладно, куда ехать?”

Он ответил: “Канзас-Сити”.

Мне показалось это шуткой. Я сказал, что смогу там оказаться не раньше трех-четырех часов ночи. Он ответил: “Либо приезжаешь сам, либо за тобой приедем мы”. Сказал, что встретит меня в аэропорту. У компании была на тот момент пара свободных “Лирджет”, так что в половине второго ночи я приземлился в Канзас-Сити.

Розенталь, ждавший в машине у аэропорта, представил меня водителю, Карлу ДеЛуне, угрюмому и неприятному типу. Розенталь обращался к нему по прозвищу – Крепыш.

Мы отправились до места назначения по запутанному маршруту, я заметил, что мы проезжали одни и те же места снова и снова. Прошло двадцать минут. Мы продолжали ездить кругами, и никто не говорил ни слова. Наконец, мы приехали в отель. Поднялись на третий этаж. Номер люкс со слегка приоткрытой дверью в смежную комнату.

В номере было довольно темно. Когда я вошел, меня представили седовласому старику по имени Ник Чивелла. Я понятия не имел, кто такой Ник Чивелла. Оказалось, что он был мафиозным боссом Канзас-Сити. Я протянул ему ладонь, но он сказал: “Я не желаю жать тебе руку”.

В номере был стул и журнальный столик, на котором стояла лампа. Мне велели сесть. Розенталь ушел. Я остался с ДеЛуной и Чивеллой, но мне было слышно, как люди входили в комнату и выходили из нее через смежную дверь, которая осталась у меня за спиной.

Чивелла обозвал меня всеми возможными ругательствами, а затем спросил: “Ты не знаешь меня, но будь моя воля, ты бы из этой комнаты живым не вышел. Но все же, учитывая обстоятельства, если будешь слушаться, то можешь и выйти”.

Когда я пожаловался на то, что свет от лампы меня слепит, он предложил помочь и вырвать мне глаза. Затем он произнес: “Ты не сдержал слово. Ты должен нам миллион двести тысяч, поэтому ты позволишь Левше делать все, что он пожелает”.

Я был в шоке. Я сказал, что не понимаю, о чем идет речь. Я и правда не понимал.

Он посмотрел на меня, положил на стол пистолет и сказал: “Ты сейчас же начинаешь говорить правду, или тебе не уйти из этой комнаты живым”.

Он спросил о моем договоре с Балистриери, и когда я ответил, что никакого договора с Балистриери нет, он спросил: “Что?” С некоторым удивлением. Он сказал, что хочет знать о договоре, который, как ему сказали, я заключил с Балистриери.

Я ответил, что единственным, о чем мы договорились, было мое обещание взять на работу его сыновей, и я рассказал ему о договоре опциона, объяснив, что мы от него отказались, поскольку планировали составить новый договор уже после заключения сделки.

Уже потом я узнал, что Чивелла был не в курсе моих дел с Балистриери – о предоставлении работы его сыновьям и пятидесятипроцентном опционе. Он думал, что Балистриери дали один миллион двести тысяч долларов комиссионных за то, что он выбил мне кредит. И поскольку Чивелла полагал, что тоже поспособствовал выдаче кредита через своего попечителя – Роя Уильямса, босса профсоюзов из Канзас-Сити и будущего президента всех профсоюзов, – он рассчитывал на свою комиссию в размере одного миллиона двухсот тысяч долларов.

Балистриери просил меня ни с кем не обсуждать наши дела, но при сложившихся обстоятельствах у меня просто не оставалось другого выбора. Я начал понимать, почему Балистриери так на этом настаивал.

Чивелла был суровым, но умным человеком. Он задавал мне вопросы, и я понимал, что у него в голове складывается общая картина. Вдруг раздался звонок, и он поднялся. Он сказал, что я все еще его должник, и он желает получить свои деньги.

Когда же я сказал ему, что не представляю, как компания сможет выплатить ему такую сумму, он ответил: “Левша об этом позаботится”.

Он сказал это, потому что я ему не нравился, он собирался лично проследить за тем, чтобы мне не достались дополнительные выплаты от профсоюзов на ремонт и расширение.

Потом он произнес: “Уберите его отсюда” и приказал ДеЛуне отвезти нас с Левшой в аэропорт, после чего “отправляться в Милуоки, выдернуть из кровати этого пижонистого сукиного сына и притащить его сюда”.

Обратно из отеля в аэропорт мы добрались за пять минут, и ДеЛуна всю дорогу ныл о том, как ему сейчас придется пилить до Милуоки, чтобы забрать там Балистриери, как будто Балистриери был мешком с грязным бельем.

Когда на следующее утро я увидел Розенталя, я сказал ему, что не могу принять условия Чивеллы по поводу выплаты денег и по поводу партнеров, на что Розенталь сказал, что я больше не нахожусь у власти. Он сказал, что я больше не распоряжаюсь своей судьбой.