Александр Королев - Илья Муромец

Даже в тех местах, где, как в отдельных районах Пудожья и Кенозера, ситуация с былинами казалась лучше, исследователей не покидало ощущение, что исчезновение здесь эпоса — вопрос ближайшего времени. Нигде собирателям не удалось послушать ни одного сказителя с богатым репертуаром былин, исполнителями были слишком пожилые люди, знавшие очень небольшое количество былинных сюжетов, почти лишенные слушателей и не имевшие продолжателей. Молодежь старинами больше не увлекалась — они казались неинтересными, а потому скучными. Чтение, ставшее после ликвидации неграмотности в СССР любимейшим способом проведения гражданами досуга, убивало былинную «живую старину». О любви к чтению как о причине «выведения» сказителей и потери интереса к старинам у «младшего поколения» предупреждал А. В. Маркова уже Гаврила Крюков. Парадокс заключается в том, что когда-то именно скука, вызванная местными способами промыслового хозяйствования, была одной из главных причин сохранения былин на Русском Севере. Но теперь в СССР было, помимо интересной литературы, еще и радио (а позднее появится телевидение!). Какая уж тут скука?!

Срок, в который укладывалась продолжительность бытования «живой старины», таким образом, был ограничен продолжительностью жизни стариков и старух, еще способных что-то вспомнить об Илье Муромце и Добрыне. Но то, что удавалось извлечь из памяти, не радовало ни тех, кто вспоминал, ни тех, кто записывал. Из 185 былинных текстов, записанных в Заонежье в 1956–1959 годах, оказалось «полных былин — 39, представляющих собой начало текста — 17, былин в отрывках — 16, прозаических пересказов — 113». При этом, как впоследствии отмечал участник экспедиции Ю. И. Смирнов, «состояние эпической традиции резко менялось в худшую сторону буквально у нас на глазах. В 1962 г. собиратели МГУ записали: полных былин — 9, былин в отрывках — 5, прозаических пересказов — 35». {526} На Мезени, Печоре и Терском берегу соотношение было то же, если не хуже. Взявшись было бодро исполнять начало — какую-нибудь любимую сцену пира у князя Владимира, сказитель вдруг понимал, что не может вспомнить продолжения, и с грустью констатировал: «Тут и всё, больше не знаю». И добавлял, извиняясь: «Раньше знал, да забыл». Больше с него взять было нечего — далеко не каждый станет в условиях отсутствия слушателей, в одиночку, сам для себя, вечерами «сказывать» былины, удерживая их таким способом в памяти. Теперь встреча со сказителем, который даже не поет, а, обладая чувством стиха, именно «сказывает» старину, была удачей — часто исполнители вообще переходили на прозу, рассказывая былину как сказку. Никто уже ничего не сочинял, как это было модно раньше, — теперь честно старались удержать в памяти то, что когда-то давно услышали. Как видим, не всегда удавалось и это. Избавившись от довоенных иллюзий по поводу неизбежного расцвета эпоса при социализме, ученые с грустью констатировали: «Если в 20–30-х годах неумеренное сочинительство являлось показателем деградации — болезни былин, то полное отсутствие его — показатель смерти живого творческого процесса». {527}

Не будучи способны досказать былину до конца, пожилые люди знали и довольно небольшое число былинных сюжетов. Многие были попросту забыты. Но в числе сюжетов, удержавшихся в памяти, неизменно были «Исцеление Ильи», «Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Бой Ильи с сыном» (или неким враждебным богатырем) и «Три поездки Ильи». Как и в дореволюционное и довоенное время, так и после Великой Отечественной войны Илья Муромец оставался любимым народным героем. Это был по-прежнему настоящий русский характер, близкий людям по своему восприятию жизни и понятный во все времена, — это не Садко и Васька Буслаев, не Казарин или Ставр Годинович, записи о которых теперь стали редкостью. Правда, иногда сказители забывали имя центрального героя былинного эпоса, употребляя невнятное «старой». Заметно сократился и набор популярных былинных сюжетов о похождениях Ильи. В памяти удержалось, прежде всего, то, что казалось наиболее занимательным, более походило на сказку и, следовательно, чаще отражалось в литературных переложениях былин. Никто из сказителей уже не верил в реальность богатырей и не пытался утверждать, что сюжеты былин отражают быль. А потому почти забытыми оказались былины о борьбе с царем Калином (или другим по имени царем), который со своими татарами нападает на Киев. Какая Киевская Русь?! Какие враги-татары?! Незачем стало петь и про ссору Ильи с князем Владимиром — такого рода конфликт стал неактуален в Советском Союзе, где после страшной войны люди как никогда осознавали единство народа и власти. И уж какими героями могут быть голи кабацкие?! В общем и целом можно было констатировать, что к концу 1950-х годов эпос об Илье Муромце, сравнительно с началом века, «оскудел». {528}