Незаметно промелькнуло лето, наступила осень. Теплая, золотая, с нежной сверкающей паутинкой, с рябиной, алой и горькой до боли в скулах, с косяками отлетающих журавлей, высоко прочерчивающими синь неба.
Начались занятия в школе. Перекинув через плечо сумки с книгами, бегут Максим и Спирька в Кошлоуши, и здесь, на просторе дорог, словно вырвавшиеся из клетки птицы, вслух мечтают, глядя в широкую, розовеющую от солнца даль.
— А что, если бы крылья? — говорит Спирька. — Хлоп-хлоп-хлоп — и через пять минут уже сел на крышу школы! — Он с торжеством смотрит на своего друга, можно подумать, что и в самом деле у него есть крылья, только взмахнуть ими — и лети…
Вот ребята уже в долинке. Здесь очень гулкое эхо, и они обычно задерживаются.
— Ого-го!, — кричит Спирька.
— Ого-го, — отвечает ему кто-то невидимый.
— А вот хочешь, — предлагает Максим, — я сейчас консенваторию вызову и спрошу: приезжать ли мне?
— Спроси, спроси, — подзадоривает Спирька, и глаза его смеются.
— Кон-сен-ватория! Здравствуй! — кричит Максим.
— …а-ству-у-й, — отвечает даль.
— Ага, слышишь? Здоровается, — и снова кричит: — Я приеду к тебе!
— …е-д-у к те-бе-е, — повторяет эхо.
— Не приглашает, — говорит с напускным сожалением Спирька.
— А я и не поеду, — обижается Максим.
Спирька переводит разговор.
— Я слышал, дедушка Михайла уходит плотничать, ревматизма, значит, его отпустила?
— Правую руку совсем отпустила, а левую по ночам страсть как крутит! Да что же делать? Урожай ноне плохой, до весны и картошки не хватит. Плохо мне без деда будет! — со вздохом заключает Максим.
— Уйду и я, — вырвалось у Спирьки помимо его воли.
А потом, когда Максим пристал: «Куда да зачем?» — признался, что уйдет с Мартынычем, потому что без него теперь он жить не может.
— А меня, значит, с собой не берете?
Спирька очень твердо отвечает:
— Нет, не берем! Тебе в консерваторию…
* * *
На выпускных экзаменах в школе за большим столом расселась приехавшая из уезда комиссия: инспектор народных училищ, протоиерей собора в новой рясе цвета спелой вишни, тут же поп Василий, учителя Алексей Петрович и Константин Николаевич и, совсем уже неизвестно, почему, урядник — толстый, плешивый, все время неистово гремящий своей саблей. Экзаменуемым он внушал страх более всех прочих: и саблей, и тем, что изредка грозно кашлял, как будто лаял: «К-хэм!».
Максим в последний год обучения, благодаря своим стараниям, стал после Спирьки одним из лучших учеников. На экзамене отвечал на все вопросы не торопясь, обстоятельно, прочел на память «Полтаву» Пушкина. Читал немного нараспев и голосом своим удивил экзаменаторов. Заставили Максима петь. Константин Николаевич надеялся, что, услыхав его пение, уездное начальство заинтересуется судьбой Максимки и поможет ему.
Но все кончилось тем, что урядник крякнул, инспектор одобрительно кивнул головой, а протоиерей вымолвил:
— Отличительно поет!
Спирька на экзамен не явился.
— Мне теперь он ни к чему, — лизнув языком сухие губы, с какой-то незнакомой удалью сказал он накануне Максимке. — Мне плевать на протоиерея и на инспектора! Не сегодня — завтра мы с Мартынычем в путь ударимся…
Никакие увещевания не помогли, Спирька только косил на Максимку озорные золотистые глаза да пофыркивал.
По окончании экзаменов Максимке вручили награду — книгу «Трехсотлетие дома Романовых». Сразу же, придя домой, он похвастал ею перед дедом. Поплевав на пальцы, Михайла полистал книгу, а потом сказал:
— Ишь ты, енералы все и с енеральшами!
— Это, дедуся, не генералы, а цари!
— Что-ты брешешь, — рассердился дед. — Царь-то, чай, один, а здесь посчитай сколько…
— Тут все — и прежние, и нонешние, — со знанием дела пояснил Максимка.
— И все тебе подарены?
— Все.
— Ишь, какой богатый стал, — усмехнулся дед.
Посмотрела на картинки и Степанида.
— Смотри, гладкие какие, а в серьгах бисеру-то сколько, а бус-то!
Еле дождавшись вечера, Максимка побежал к Мартынычу, чтобы рассказать ему про экзамен.
— Поздравляю! Молодец! — сказал Мартыныч. — Значит, чуть не всю «Полтаву» прочитал?
— Почти всю, — подтвердил Максим. И вдруг признался:
— А петь мне очень не хотелось, никогда со мной этого не было… Вот, наградили, — перевел он разговор, вынимая из парусинового мешочка книгу.
Мартыныч раскрыл ее и сказал:
— Всех кровопийц вместе собрали.
— Да разве они кровь пьют? — удивился Максим.
Читать дальше