Александр Николаев - Так это было

Никогда, даже в средневековье, даже во время монгольского ига, еще не было подобного издевательства над народом.

Даже за сбор колосьев на убранном поле (а не за стрижку, Боже упаси!) люди получали по два года лагерей.

За взятие небольшого количества намолоченного зерна — десять лет.

Ежегодно колхозник обязан был сдавать государству шестьдесят шесть килограммов мяса, определенное количество литров молока, яиц, овечьей шерсти, независимо от того, имел ли он животных и птицу или нет.

В древнем Египте плененным евреям фараон приказал петь во время работы, на что старший из племени смело ответил:

— Работать будем, петь не будем.

Сталинские фараоны более дикими методами заставили голодных колхозников работать и петь, прославляя «любимую» партию и её «вождя».

Как будто огромный круг в развитии человеческого общества, начинавший с гомо-сапиенс, замыкался им же.

Выползшее из недр земли на арену власти красное чудовище не имело ничего человеческого.

Неудивительно, что люди ждали избавления. Они его видели только в ВОЙНЕ. Её ждали миллионы заключенных, замученные беспросветной кабалой колхозники, чудомвыжившие кое-кто из раскулаченных. Ждали её многие и в городах. О войне говорили в семье в отсутствие детей, воспитанных в школах на примере Павлика Морозова, в узком кругу друзей. И если кто-нибудь замечал в раздумье, что противник может захватить страну, — ему дружно отвечали:

— Все равно!.. Хуже не будет!

Но война пришла не такой, как представляли её люди в своих мечтах. Немецкие самолеты засыпали бомбами жилые кварталы, госпитали; из пулеметов обстреливали колонны беженцев или давили людей танками. Немцы морили миллионы военнопленных, не желавших воевать за Сталина, пристреливали раненых, отстающих, или убивали людей просто так, для потехи. Во многих городах на площадях «освободители» устанавливали виселицы (В Бобруйске трупы повешенных на базарной площади болтались в петлях целую неделю).

Черные слухи о немцах настойчиво ползли в глубь страны и так долго лелеемая надежда сменилась у многих отчаяньем и ненавистью к немцам. Иные после поражения немецких армий под Москвой спрашивали себя: «Может быть, теперь наконец Гитлер одумается?»

Обо всем этом думал я майским солнечным днем, направляясь по оврагу в штаб батальона. Занятый своими мыслями, я не заметил развилки, где нужно было сворачивать влево, и шел все прямо, пока протоптанная тропинка не уперлась в прошлогодний стожок сена. Поняв свою оплошность, я повернул обратно, но успел сделать лишь несколько шагов, как сильный удар в спину чем-то тяжелым вырвал у меня из-под ног землю.

Как я узнал позже, меня взяли в плен немецкие разведчики. Но они перестарались, ударив меня еще раз уже в бессознательном состоянии. Пришел я в себя лишь к концу следующего дня. Я лежал на соломе в пустой комнате. Чувствовалась слабость во всем теле. Болела голова.

Со двора доносился немецкий говор. Где-то поодаль играли на губной гармошке. Сквозь щель в окне проникал запах поджаренного лука. Мне вспомнились последние недели полуголодной жизни на фронте.

Продукты для нашей армии поступали со станции Верховье, которую бомбила немецкая авиация почти каждый день. Противовоздушная оборона бездействовала. Наши самолеты появлялись редко. Только один раз мы наблюдали воздушный бой, но у немцев был слишком большой численный перевес, хотя наши летчики и сражались храбро. Один мессершмитт, задымив, рухнул у нас в тылу. Остальные удрали на запад.

Эта маленькая победа хотя и порадовала нас, но не внесла никаких существенных изменений во фронтовую обстановку. По-прежнему драгоценные продукты или горели на складах, или взлетали на воздух. А мы голодали. Даже положенную порцию хлеба мы получали не регулярно. Горячую пищу привозили только ночью, и то не всегда.

Последний раз мы хорошо поужинали, когда убили неизвестно откуда забежавшего на ничью землю бычка. Он вышел из овражка и направился было к немцам, но испугался чего-то и повернул в нашу сторону.

Видя, что добыча уходит, кто-то из немцев выстрелил. Бычок завертелся, словно ужаленный, и заковылял к оврагу. Пришлось резануть из пулемета и прикончить его.

Ночью мы стащили его в овраг. Среди пулеметчиков нашелся один азербайджанец, который до войны работал на скотобойне. Он быстро ободрал тушу, выпотрошил её и разрубил на куски. Большую часть мы отправили на батальонную кухню. Остальное разделили между собой и всю ночь поджаривали куски мяса на штыках или на специально сделанных вертелах в сооруженных в окопах и в овраге печурках…