Ким Филби - Неизвестный Филби

После этого Ким сам выбрал себе фамилию, более подходящую и вместе с тем нейтральную — Мартинс. Такую фамилию мог носить любой западный человек. Ему выдали новый паспорт, где записали: «Мартинс Андрей Федорович, латыш, родился в Нью-Йорке».

Со своим новым именем Ким так и не свыкся. Иногда, следуя за ним на расстоянии, я окликала его:

— Андрей Федорович!

Но он даже не оборачивался.

С новым паспортом Ким тоже попал впросак. Кто бы мог подумать, что однажды ему придется встретить «соотечественницу» в Тбилиси. Там в гостинице дежурная по этажу, у которой хранились наши паспорта, протягивая ему ключ от номера, радостно объявила:

— Я тоже латышка, из Риги.

Ким растерялся и, побоявшись расспросов, поспешно удалился в свои апартаменты. Мало того, что он ни слова не знал по-латышски, но даже никогда не был в Латвии (мы побывали там лишь в последний год его жизни). Мы старались не встречаться с нашей дежурной, а ей, наверное, такое поведение казалось высокомерным и обидным.

Однажды в Москве, когда Ким обедал в ресторане с сыном Джоном, сосед по столу, прислушиваясь к их беседе, спросил:

— Какой вы национальности?

— Чуваш, — ответил Ким.

— Вы чуваш?! — изумился сосед. — Это я чуваш!

Слова Кима о Гае Бёрджессе, который «никогда не сливался с каким-либо фоном», можно всецело отнести к нему самому в его советский период жизни. Он всегда выделялся в толпе, она его выталкивала как инородное тело. Ким так и не научился лавировать в людском потоке. В транспорте его толкали, а он сторонился, пропуская всех вперед, и я постоянно теряла его в метро. Даже если мы шли по просторному бульвару и впереди кто-то хромал, он терпеливо ковылял сзади, не решаясь обогнать инвалида. Однажды в поликлинике врач привела его на консультацию к специалисту, как водится, без очереди, Ким сбежал, не переступив порога кабинета, когда заметил, что другие пациенты ожидают приема. Я догнала его только на другом этаже, а консультация в тот день так и не состоялась.

Страдая бессонницей, Ким постоянно принимал снотворное. И все-таки, несмотря на это, спал мало. Независимо от того, сколько времени ему удавалось поспать, он всегда поднимался рано. Накинув халат, сразу закуривал и шел на кухню, чтобы поставить чайник. Ровно в 7 часов уже слушал Би-би-си, сидя у своего старого приемника «Фестиваль» с традиционным стаканом чая. Ким был очень привязан к своему старомодному приемнику и предпочитал его новому транзистору, подаренному коллегами к очередному юбилею. Мой брат с трудом поддерживал жизнь «Фестиваля», подтачивая и подпаивая износившиеся детали.

Утренний чай Ким пил с лимоном из стакана в подстаканнике и называл это «русским» чаем. В 5 часов вечера готовил себе «английский» чай, очень крепкий, который пил с молоком из чашки старинного фарфора. В последние годы он разлюбил «английский» чай и пил только «русский».

Прихлебывая второй или третий стакан чая, он готовил себе тосты, которые ел с маслом и джемом (самый любимый — апельсиновый Oxford coarse cut orange marmelade, который ему привозили из Англии дети и ученики). Покончив с тостами, принимался за кофе эспрессо, который готовил в специальном итальянском кофейнике. Позднее, когда у него обнаружили глаукому, ему пришлось отказаться от кофе. Он говорил, что это не слишком большая потеря по сравнению с чаем, которого он не смог бы себя лишить.

Иногда Ким готовил себе на завтрак bacon and eggs (яичницу с грудинкой). Тонкие ломтики копченой грудинки обжаривал и осторожно выкладывал на бумагу, чтобы в нее впитывался жир (для этого он собирал толстую оберточную бумагу). Затем на той же сковородке поджаривал два кусочка хлеба, а потом два яйца. Все это раскладывал на большой тарелке: с одной стороны — хрустящий хлеб и сверху по одному яйцу на каждый кусочек, с другой — ломтики грудинки. У мамы, наблюдавшей однажды за этими манипуляциями, разыгрался аппетит, и она попросила то же самое приготовить для нее. С тех пор Ким каждый раз предлагал ей это блюдо.

После завтрака мы отправлялись на прогулку. Наш излюбленный маршрут пролегал по Тверскому бульвару и завершался в универсаме, откуда мы неизменно возвращались с тяжелыми сумками, нагруженными соками, минеральной водой, сухими винами и разными продуктами. Приспособившись к московскому быту, Ким приучил и меня к оптовым закупкам. Несмотря на тяжелую поклажу, он успевал заметить на земле маленькую букашку и резко останавливал меня, чтобы я на нее не наступила.