Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Вот что рассказали нашим партизанам-разведчикам те, кто видел Юру в последние минуты жизни.

Действовал Юра согласно уговору. Выехал из города окольной глухой дорогой ранним утром. Мирная сельская картина. Тихий ветерок шевелит ветки тополя на обочине просёлка. На возу, погоняя клячу, сидит крестьянский паренёк. Все хорошо запомнили его соломенный брыль, который позже подобрали и которым накрыли лицо. А кто же эти все? Все — это женщины, копавшие в поле у дороги картошку (дело было в начале сентября).

Погожее солнечное утро. Юру обгоняют два немецких лёгких танка, и тогда он вытягивает, выхватывает ручной пулемёт, падает в придорожную канаву, бьёт в хвост танкам длинными очередями. Свершилось неожиданное: последний танк остановился и замер. И тогда развернулся первый танк, пошёл на Юру. Юра встал во весь рост и стрелял, стрелял, стрелял… Потом он упал, сражённый очередью танкового пулемёта. Немцы вылезли из люка, постояли возле Юры, забрали из его рук пулемёт. Затем зацепили тросом подбитый танк и поехали дальше.

Крестьяне выкопали у края поля, рядом с дорогой, неглубокую могилу и положили в неё Юру, прикрыв его картофельной ботвой, а на ботву набросали небольшой слой земли так, чтобы вырос незаметный холмик. Боялись, что могилу будут искать местные полицаи.

…Я отчётливо вижу, как мы на нашей партизанской поляне хороним Юру Попова. О, каким страшным криком кричал его отец, лесхозовский бухгалтер, невысокий полноватый человек, как он вздымал к небу руки, а потом припадал к Юре, лежавшему на плащ-палатке у чёрной глубокой могилы. В ушах и сейчас стоит этот крик, который не могли заглушить выстрелы прощального салюта. Стрелял и я из своего обреза, принесённого мне Юрой ещё в начале нашей партизанской жизни…

…Мы стоим с моим сыном у поржавевшего турника.

— Почему он так поступил? — спрашивает Алёша.

— Нетерпение. Подходила Красная Армия, надо приблизить её приход. Надо отомстить захватчикам. Надо успеть, — говорю я.

— Он же мог остаться живым. Добраться благополучно к вам в отряд, привезти долгожданное оружие.

— Мог бы. Однако поступил по-иному.

— Кто его помнит сегодня? — спрашивает Алёша. — Отца Юры уже, наверное, нет. Вас, однополчан, осталось — на одной руке пересчитать можно.

— Я помню! — крикнул я так громко, что Алёша замолчал.

Мы долго искали могилу. Я точно помнил, где она была. Но на том Юрином месте, на поляне, стояла безлюдная нефтяная качалка. Методично вращался маховик — казалось, что передо мной какой-то грозный агрегат из марсианских войн Герберта Уэллса.

— Кровь Юры превратилась в нефть, — тихо сказал я Алёше.

Позже я узнал, что Юру Попова и других погибших наших партизан перенесли в братскую могилу.

…Из Прилук в Чернигов мы улетали небольшим десятиместным «По-2». Я поговорил с лётчиками, сказал, что живу в Карелии, в крае, где нет конца лесам, а вот как выглядит наш партизанский лес, не знаю. Нет, конечно, знаю, что лес этот небольшой, видел его не раз на карте. Лётчики оказались милыми ребятами: достали карту, я показал им зелёный островок. Лётчики позвали меня и Алёшу к себе в кабину. Поднялись, и минут через десять мы были над Войтыновщиной. Вот он, зелёный, густой партизанский лес, спаситель наш. Длина «спасителя» — километров десять, а в ширину и того меньше. Как же мы уцелели? Как немцы не выкурили нас?..

Кончался наш отпуск. Приехали домой, в Петрозаводск, к началу занятий в школе. Вскоре в классе потребовали написать сочинение «Как я провёл летние каникулы». Алёша написал о нашей поездке в Войтыновщину, написал о Вильяме и Юре.

В конце сочинения шли две строки: «Там, где была могила Юры, стояла нефтяная качалка. Кровь Юры превратилась в нефть».

Немцы бомбили Чернигов и его окрестности нещадно. После налёта мы, мальчишки, собирали рваное немецкое железо. Его от малого знания военной терминологии мы называли «оцколок». На некоторых острых, зазубренных кусках авиабомб сохранялась зелёная краска, чёрные ровные цифры, немецкие буквы. Жюль нюхал «оцколки» с опаской и только из наших рук, а к тем, что валялись на земле, подходить боялся.

Жюль — красивая рослая овчарка, верный друг нашей семьи. Отец привёз Жюля беспомощным щенком ещё до войны, привёз взамен погибшей охотничьей породистой гончей, которая померла после того, как её окатили кипятком на кухне пионерского лагеря.