Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

В сорок девятом, наконец-то, приехал я домой в свой городок Драйхенхайн под Франкфуртом. Мамочка моя Шарлотта плачет от счастья, говорит: «Я тебя, сыночек, вымолила у Бога. Ночами не спала, молилась. Я тебе уже и невесту присмотрела. Девушка работящая, здоровая, из соседнего села. Ирэна зовут…»

Сели за стол, стали вспоминать войну. Оказалось, что брат мой старший погиб в Румынии, второй пропал в России. Я, счастливчик, остался живой.

Остались две сестры и я. Мы особенные. Мы тройняшки — две сестры и я между ними. О нас недавно газета писала. «Разные судьбы» называлась статья. Сёстры другие, они меня всё время шпыняют: «Что ты забыл в этой России? Чего тебя туда тянет? Прекрати свои сказки о России. Внукам головы глупостями забиваешь!» А я им говорил и говорить буду, что Гитлер убийца, а русские — добрые, сердечные люди.

Работал я после плена трактористом, автомехаником. Теперь вот на пенсии. У меня есть хобби. Коллекционирую рыбацкие блёсны и развожу голубей. Птицы мира! А мир — это то, чего я хочу больше всего в жизни. Я лучший голубятник в нашем городке. Много времени отдаю рыбалке. В прошлом году поймал сома-гиганта. Больше меня ростом! Не веришь — пришлю фотографию. Я всем друзьям послал. Такое чудо! Такое везение!

Всё бы хорошо, да вот сердце жмёт. С каждым днём всё сильнее. Может, это война даёт о себе знать? Как думаешь?

— Бремя войны даром не проходит, — отвечаю я. — Вот ты говоришь, домой хотелось, невеста ждала. А бежать не пытался?

— Как можно! Немцы — народ, который любит порядок. Нет. Если попал, то уж сиди. Алёшу нельзя подводить. Да и как добраться до Германии? Столько километров. Языка не знаю, всего двадцать слов: «Давай, давай, работай. Дай бумажка закурить. Табачок. Ведро. Хлеб — буханка. Ты моя розочка, моя птичка…» Ну, ругаться ещё умею.

— А были случаи побегов? — не унимался я.

— Кажется, в Пудоже двое бежали. Но через трое суток вернулись. Леса испугались, наверное.

Когда работали в Соломенном, местные женщины нас рыбой подкармливали — то жареной, то вяленой, то рыбным супом. Мы мальчишкам пряжки со звёздами делали, женщинам — кастрюльки, гребешки, мужчинам — алюминиевые табакерки, в Германии храню такую табакерку и деревянный чемодан, который соорудил себе там, на лесозаводе.

Наш лагерь № 7120. Размещался в конце улицы «Правды» за мостом направо. Сначала там нас было около четырёх тысяч, потом тысяча восемьсот человек. Мы там вчера с Ирэной побывали — не узнать ничего. Отнесли мы цветы и моим товарищам, что лежат безымянные в Песках. Там их более тысячи покоится…

Каждый год в сентябре в городе Касселе мы собираемся на встречу. Мы — это военнопленные, которые были в Карелии: в Сегеже, Пудоже, Питкяранте, Летней Речке. Ещё живы Алеф и Гутермут. Я им показал фотографии, открытки нового Петрозаводска, рассказал, каким красавцем стал город. Они радуются, как дети, хотя я и огорчил их, доложил, что крышу на почтамте перекрыли, но не очень постарались, равнодушно железо положили. Они тоже хотят приехать сюда, да старики уже, здоровье не то, война проклятая силу нашу взяла. Пенсия тоже останавливает, нам ведь не засчитали работу в России. Это я уж езжу по привычке, экономлю деньги два года на поездку.

Ещё хочу сказать спасибо моим петрозаводским друзьям, семье Волковых, — приютили нас с Ирэной, как родных. А знаете, как мы познакомились? Приехали мы первый раз в Петрозаводск, пошли на набережную Онежского озера. Там молодой мужчина ловил удочкой рыбу. Я вспомнил все русские слова, заговорил с ним. А он со мной по-немецки. Затем Серёжа пригласил нас в гости к себе, а потом предложил нам остаться у них на целый месяц, выделил нам лучшую комнату. Вот мы и живём одной семьей. Разве не здорово, разве это не родные мне люди, не родной город? А у Серёжи, точнее, у его мамы, славной и хлебосольной Лидии Васильевны, четыре дяди погибли на войне. Но она мне как сестра.

…На днях я позвонил Сергею Волкову, он работает в Госбанке, инженер-строитель.

— Не приедет Генрих в этом году, — сказал он мне печально. — Не собрал денег. Я был у него в гостях совсем недавно. Генрих очень грустит, что не будет в День города с нами, со всеми горожанами. Но твёрдо пообещал, что в следующем, 1998-м, обязательно приедет в свой Петрозаводск во что бы то ни стало.

…Но не приехал Генрих Граф и через год. «Нет денег, все уходят на лекарства, и нет здоровья», — писал он мне.