Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

На стенах несколько подлинных плакатов-объявлений:

«В один из ближайших понедельников

Ассоциация вольнодумцев в „Стойле Пегаса“ организует

„МИТИНГ ИСКУССТВ“

в целях выяснения позиции современного искусства

и ЕГО ВРАГОВ.

Политехнический музей.

Во вторник, 18 ноября в 7 часов веч.

Всероссийский союз поэтов

устраивает

литературный

СУД

над современной поэзией.

Защитникам от совр. поэзии выступает Валерий Брюсов.

Обвинитель — имажинист Вадим Шершеневич.

Председатель суда — В. Л. Львов-Рогачевский.

Эксперты — И. А. Аксенов, С. Есенин.

Гражданский истец — А. Мариенгоф.

Свидетели с обеих сторон — С. Буданцев, Адалис, Ив. Грузинов.

12 судей избираются из публики.

Билеты продаются.»

Больше всего меня заинтересовала вот эта большая афиша. А почему? Да потому, что в ней упомянуто имя моего любимого поэта Николая Алексеевича Клюева.

«Концертный зал Тенишевского училища.

Моховая, 33

В воскресенье, 25 октября 1915 г.

ВЕЧЕР

„КРАСА“.

Сергей Городецкий. Зачальное присловье.

Ржаные лики.

Алексей Ремизов. Слово.

Сергей Есенин. Русь. Маковыя побаски.

Николай Клюев. Беседный наиграш.

Избяные песни.

Александр Ширяевец.

Сергей Клычков. Трерядица. Прочтет

Павел Радимов. А. Бель-Конь-Любомирская.

Рязанския и Заонежския частушки, прибаски,

канавушки, веленки и страдания (под ливенку)

Начало 8 ½ час. вечера»

Под стеклом в витрине книги Сергея Есенина, изданные при жизни. Переписываю в блокнот его автограф на сборнике стихов «Радуница». Издание Аверьянова. ПГ. 1916 год.

«На память Семену Рогову о желтоволосом парне — рязанской пущи мещерского клика и соломенных суземов погоста Пятницы Параскевы.

С.Есенин. 1918 год.»

Народу как-то поубавилось, и вот я уже почти один в небольшом зальчике, где книги Есенина. Записываю: «Произведения С. А. Есенина изданы в СССР 141 раз на 15 языках народов СССР общим тиражом 21691 тысяча экземпляров».

Подошла моложавая женщина.

— Мы за вами наблюдаем. Вы так всё тщательно записываете. Мы поспорили. Я сказала, что вы приезжий. Учитель русской литературы.

— Вы почти угадали, — поклонился я, улыбаясь. — Я из Петрозаводска, того самого, что в Карелии, откуда и наш олонецкий баян Николай Клюев.

— Вы знаете что-то о Клюеве?

Когда я ответил, что знаю, что писал о нём, бывал много раз в Вытегре, нашёл там друзей Клюева, записал их воспоминания, научная сотрудница ЦГАЛИ (архив литературы) и её пожилая коллега Татьяна Николаевна Конопацкая потащили меня в маленькую служебную комнату пить чай.

Это были замечательные, более того, благодарные слушатели. Я говорил долго и, как мне кажется, с упоением.

— Ну что, премируем его, Наташа? — сказала Татьяна Николаевна той, что помоложе, что подходила ко мне.

— Премируем! — ответила сразу же Наташа.

Конопацкая достала ключ из сумочки, открыла ящик письменного стола, вынула оттуда обычную картонную папку.

— Вот, возьмите. Подержите в руках. Последняя поэма Есенина — «Чёрный человек». Лучшая из лучших.

— «Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен», — откликнулся я.

Она подала мне листы, вырванные из общей тетради. Белая, чуть тронутая желтизной, бумага. Строфы написаны карандашом. Знакомый почерк. Буковки стоят отдельно друг от дружки, словно колечки разорванной цепочки. Мелкие строчки. Все слова, даже те, что зачёркнуты, читаются легко.

Ничего истеричного не было в почерке. Твёрдо, чётко, грамотно. Писалось как бы неспешно, не в запале. Почему же в «Чёрном человеке» слышна такая дьявольская нечеловеческая сила?

Я боюсь этого стихотворения и никогда не перечитываю.

Под вечер еду на Ваганьковское кладбище. Сегодня 3 октября 1975 года. Сегодня Сергею Александровичу Есенину восемьдесят лет. Ещё мог бы жить, ещё можно было бы увидеть живым. Скажем, на съезде писателей, в президиуме.

Долго расспрашиваю, как добраться. Совсем забыл, что доехать надо до метро «1905 год». Искал такси — не выскочило. Вышел из метро и сразу всё опознал. Глянул время — 19 часов. Надпись на воротах: «Допуск на кладбище до 20:00».

На улице светло, а здесь, под деревьями, уже густеют сумерки. Пошёл по второй, левой аллее. Вдруг решил, что ошибся. Немудрено, не был тут два года. Но вот вдалеке послышался хриплый скандирующий голос. Читали стихи. Людей было много. Облепили могилу, некоторые зачем-то держались за мрачный чёрный памятник с профилем Есенина на парадной стороне.