Михаил Колесников - Все ураганы в лицо

Поведение Фрунзе в Турции очень обеспокоило Троцкого. Там, в Константинополе, оказывается, ничего не знали об объявлении ВЦИКом амнистии бывшим белым. Бегство Слащева в Советскую Россию генералы скрывали даже от офицеров. Врангель готовился к новой вылазке. В Галлиполи он сумел сохранить части кутеповского корпуса, кое-что перебросил в Болгарию и Сербию — всего сто пятьдесят тысяч войск. И тут появился Фрунзе. Он сделал все возможное, чтобы через турецкую печать довести до врангелевцев постановление ВЦИКа. А они будто только этого и ждали: кинулись сдаваться Советской власти целыми ротами — кутеповский корпус стал разваливаться. Нет, нет, Врангеля необходимо сохранить, игра еще не закончена. На удар Фрунзе следует ответить ударом, запугать всех тех белогвардейцев, которые живут за границей и мечтают о возврате на родину. Пусть знают: дороги сюда им нет, здесь их ждет смерть! Хотят они того или не хотят, но им придется объединяться…

Троцкий, по-видимому закончив совещание со своим даймоном, вызвал в кабинет тихого, неприметного человека с портфелем. Твердо сказал:

— Доклад Фрунзе мне понравился своей остротой, но он содержит противоречие: Фрунзе ругает старых генштабистов и тут же привлекает в качестве специалиста махрового врангелевца, явного врага Советской власти генерала Слащева. Врагам Советской власти не место на советской земле!

Неприметный человек, блеснув стеклами роговых очков, ответил также твердо:

— Мы его уничтожим!

Троцкий рассердился. Он не любил прямолинейности. Сообщники должны понимать друг друга по намекам.

— Не говорите глупостей. Слащев ничего дурного вам не сделал. Я думаю о гневе народном. Мы — не террористы. Я боюсь, что возмездие последует от руки какого-нибудь человека, обиженного Слащевым. Ведь могло случиться так, что врангелевцы из корпуса Слащева замучили кого-нибудь из красноармейцев или крымских партизан. А у замученного остались братья, которые вздумают отомстить. Братьев необходимо разыскать и предупредить, чтобы не вздумали мстить. Я сегодня же распоряжусь о переводе Слащева в Москву — будет под присмотром.

Неприметный человек снова сверкнул очками — и ничего не сказал. Он понял. (Слащев был застрелен у себя на квартире неизвестным. Никакого резонанса его смерть не вызвала ни в стране, ни за рубежом.)

Никому не приходило в голову, что энергичный, собранный, жизнерадостный Фрунзе тяжело болен.

Только Владимир Ильич, с присущей ему проницательностью, догадался, что с Фрунзе творится что-то неладное, строго приказал:

— Немедленно к врачам!

То была застарелая болезнь: следствие неудачного удаления аппендикса. Еще тогда, в шестнадцатом, в Минске. Сперва мучила изжога. Михаил Васильевич повсюду возил с собой пакетики соды. Вроде бы помогало. Но после сильной нервной встряски последних месяцев он совсем расклеился. Появились рези в желудке. Врачи обследовали. Предписали: немедленно в Карлсбад! Приготовили паспорта, визы. Фрунзе отказался: некогда!

Но ехать за границу все же пришлось. Дочь Татьяна поранила глаз. Врачи посоветовали обратиться к знаменитому окулисту, проживающему в Швейцарии.

Все суровые испытания жизни, которые выпадали на его долю, он принимал как необходимость. Но он не переносил, когда страдают дети. Потому-то всюду — и в Самаре, и в Ташкенте, и в Харькове — прежде всего интересовался состоянием детских домов, добывал для них продукты, деньги, сам подбирал воспитателей. Детей Чапаева устроил в Самарский детдом, все время справлялся — а хорошо ли за ними смотрят. На Украине при штабе было несколько детских учреждений. Он, конечно, не мог предполагать, что его собственные дети скоро, очень скоро останутся сиротами, и воспитываться они будут в другой семье — в семье Ворошилова.

Поселились они в небольшом двухэтажном домике на берегу Женевского озера, неподалеку от огромного парка и ботанического сада.

Тишина, оцепенение, все будто остановилось. Фрунзе в кругу семьи. Никаких служебных забот. И есть время оглянуться вокруг, подумать о личных делах. Может быть, очень плохо, что за все годы так и не нашлось времени подумать как следует о личных делах…

Русая головка дочери. Знаменитый окулист обещал сделать все возможное, вдохнул надежду. Но это не главная трагедия семьи Фрунзе. Главная трагедия — состояние здоровья Софьи Алексеевны. Голодная Шуя, голодный Иваново-Вознесенск, скитания по всем фронтам, вечная тревога за мужа не прошли бесследно: открылся туберкулезный процесс.