Максим Коробейников: Я тогда тебя забуду

— Ох, испотачишь ты свово Саньку. Вишь, приучила к молоку, избаловала. Повадки какие завел, жевку не хочет. Барин какой растет!

Мне иногда кажется, что бабка Парашкева любит меня больше, чем Саньку, а мама наоборот.

Санька уже начинает многое понимать. Когда он почему-либо капризничает и начинает реветь, я стращаю его: «Вот дед придет, в мешке унесет».

Эти слова действуют безотказно. Глаза Саньки расширяются от страха, и он замолкает.

Действуют на него успокаивающе и некоторые песни. Особенно быстро утомляет его песня, которой меня научила бабка Парашкева: «Детки возмужают, бабку испужают…»

Я люблю рассказывать Саньке сказки. Не знаю, понимает ли он что-нибудь в них, но слушает всегда очень внимательно и буквально замирает.

Когда Санька долго не спит, я вздыхаю и говорю с тоской:

— Ох, дети, дети, кручина родительская.

Мама смеется, глядя на меня, отворачивается и вытирает глаза концами платка.

Когда Санька засыпает, я тихо подхожу к маме и шепотом говорю:

— Уснул мой крохотка.

При этом я знаю, что сейчас у нее начнет смешно дергаться и дрожать нижняя губа.

Наконец у Саньки появились и быстро выросли два зуба. Он стал похож на зайца. Я подбегаю к маме:

— Мама, посмотри: Санька наш — вылитый заяц.

Мама подходит к зыбке, вынимает Саньку, берет его на руки, внимательно рассматривает лицо и неожиданно начинает поучать меня:

— Ты, Ефимка, губы ему протирай тряпкой. Не оставляй пишшу-то. Вишь, следы появились. Больно ему. Нешто тебе его не жалко?

Я смотрю на Саньку и обнаруживаю по углам его рта язвинки; мне становится жалко младшего брата.

Иногда у нас с мамой выпадает свободное время. Тогда она садится на лавку, кладет руки на колени и обращается ко мне:

— А вот скажи, Ефимка, кто это? Он бога не знает, а бог его любит?

— Младенец, — быстро отвечаю я, потому что эту загадку уже не раз загадывала мне бабка Парашкева.

Мама в умилении. Я тоже в хорошем настроении и спрашиваю маму:

— Уж когда этот Санька вырастет?

— Дак ведь он не грибок, — объясняет мама. — Тому лишь бы дождик был, он за день вырастает. А человек-то, ох, долго растет. Вот и ты еще не вырос.

— Я-то что, я-то уже вырос, — горделиво отвечаю я.

— Ничего, не торопись, — говорит мама, — час придет, и квас дойдет.

Надежда на то, что Санька скоро вырастет, помогает мне жить.

Но скоро, видимо, и мой час пришел. У меня начал шататься зуб. Я испугался. «Что я буду делать без зубов-то? Как есть-то буду? Жевку, что ли?» — думал я в отчаянии. Я знал, что жевка — отвратительная еда. Но мама скоро заметила это мое состояние.

— Ты что, Ефимка, приуныл? — спросила она.

— Да зубы шатаются, выпадут скоро.

И мама успокоила. Она объяснила, что зубы у меня молочные. Они выпадут, и на их месте вырастут постоянные.

— Когда выпадет молочный зубок, — учила меня мама, — ты возьми и брось его за печку да скажи: «Мышка, мышка, вот тебе зуб репяной, дай мне костяной!»

Когда выпал первый зуб, я совершил этот обряд в полном соответствии с инструкцией и был спокоен, что без зубов не останусь.

Вскоре Санька превратился в загорбыша — ребенка, которого носят на спине. Я получил свободу. Оседланный, как ишак, я все-таки получил возможность передвигаться. Я бегал с Санькой по улице. Он был в восторге.

Я обучаю Саньку и потом показываю его выучку перед мужиками и старшими товарищами.

— Санька, дай мне по загорбку! — говорю я, и он бьет меня меж плеч или лопаток.

— Санька, ударь по загривку!

Он бьет по шее.

— Санька, стукни мне по затылку!

Он бьет и вызывает всеобщий восторг.

— Мотри, — говорят мужики, — от горшка два вершка, а дерется как мужик.

Я доволен, и Санька рад.

Я люблю моего Саньку, привязываюсь к нему. Может, потому, что уж очень долго с ним возился. А может, он и в самом деле необыкновенный ребенок, и я потому люблю его. Причина, видимо, кроется вообще в природе человека: первоначальная пора любого человека — это пора любви.

Но вот уже повяли полевые цветы, опали листья с деревьев, убраны поля, начались дожди, а потом и холода. Мы с Санькой дома. Сидим безвыходно. Выйти не в чем, да и таскать Саньку на себе по плохой погоде тяжело.

Сидим и смотрим на улицу. Наблюдаем, как к оконной раме слетаются снежные хлопья со двора. Изучаем кружки, кресты, стрелы, которые метель лепит на стекле.

Потом наступает оттепель, начинается слякоть, и мы сидим с Санькой у окна и слушаем мерный шум дождя.