Бабка Парашкева посоветовала, предчувствуя, что отец так это не оставит:
— Ты, Егор, наперед всех-то не лезь. Может, у них топоры в санях. А они, содомовцы-то, испокон веков кого-нибудь да убьют.
Дом наш гремел, грохотал от вести, которую привезли в коммуну ребята. В нашей комнате все было слышно, что делается у соседей. Не только крики, разговоры, но и ночной храп мужиков и баб, кашель и кряхтенье стариков, смех и шутки парней и девок. Но сейчас, как ни прислушивайся, только одни разговоры о том, как содомовские мужики били наших парней. Мой брат Иван, Гриша Жабрей, Митя Ососкин и Саня Архиерей ходили героями, будто не их исколошматили содомовские мужики, а они мужиков.
Ночью пришел к нам Егор Житов и прямо от двери начал разговор:
— Излаживайся в путь, Егор Ефимович. Вместе поедем. Еще брата твоего Федора возьмем. Вот, поди, и хватит.
Сел, подумал.
— Отучить надо, — сказал, ни к кому не обращаясь. — Иначе они со свету сживут. Ишь обычай взяли.
И ушел, так шапку на голову и не надел — в руке унес.
Выехали они не так, как всегда, рано утром, а попозже, с таким расчетом, чтобы содомовских мужиков, которым надо было еще загрузиться товарами (магазины и склады тогда открывались в девять часов), встретить в дороге, и желательно в поле.
Утром мы убежали в школу и продолжали разговор о том, что коммунары уехали содомовских мужиков бить. Мнения в школе были разные, но мы, как истинные патриоты коммуны, не сомневались, что содомовские получат по заслугам. Когда закончились уроки, мы стрелой полетели домой узнать, нет ли каких новостей. Но новостей не было. Взрослые тоже ждали последних известий.
Вечером отец, Егор Житов и все, кто был с ними, вернулись домой, и из всех рассказов, что я слышал, в моем сознании возникла и ярко высветилась единая картина того, что же все-таки произошло. Сейчас я вспоминаю это как цельный рассказ Ивана — первого, от которого я услышал его:
«Мы с версту не доехали до Большого Перелаза, хотели уже остановиться, чтобы подождать содомовский обоз. Место очень удобное: по сторонам от дороги глубокие канавы занесены снегом, из которого будет наверняка трудно выбраться им с лошадьми, подумали мы. И в это время услышали, как в голове кто-то крикнул:
— Выворачивай!
Мы остановились. Пошли в голову. И увидели содомовских мужиков. Догадавшись, что наших прибавилось, они не стали с места, с ходу заворачивать наших лошадей, как прошлый раз, а встали и стоят ухмыляются, только по воздуху бичами своими посвистывают, будто порют кого. Тут подошли Егор Житов и отец. Видно, их-то они и дожидались.
— Как живете, коммуния?
— Под богом живем, — отвечает Егор Житов.
— Вы под богом? — усмехаются содомовские мужики. — Глянь-ка, они под богом теперь уже живут. А? Вы под антихристом живете, вот под кем. Богу-то вы дав-но-о-о не молитесь.
— А что тому богу молиться, который не милует? — отвечает Егор Житов и тоже ухмыляется так ехидно.
А самый здоровый мужик — ему Егор Житов и до плеча не будет — говорит:
— Видали? Против бога идут, а ему же молятся, у него же и помощи просят. Выходит, как это так?
— А мы ни у кого ничего не просим, — говорит Егор Житов. — Мы сами берем, если надо.
— Ишь ты гордый какой. Погли-ко на него.
Все мужики глаз не отводят от Егора Житова, а тот и правда гордо так отвечает:
— А никто не даст нам избавления: ни бог, ни царь и ни герой. Добьемся мы освобождения своею собственной рукой. Слышали, поди?
Мужики содомовские заговорили вместе кто что:
— Че гордишься-то больно?
— Вишь гырдым какой!
— Коммуния, одним словом.
— А мы вашу коммунию по бревну раскатаем, дай срок.
Тот же огромный рыжий мужик подошел к Егору Житову грудь в грудь, поднес к его носу пудовый волосатый кулак и спросил:
— Ты слышал, что сатана уж больно гордился да с неба свалился? А ты гордишься, дак на что годишься? — И кулаком около лица Егора Житова поворачивает: — Нюхал, верховода?..
— А ну-ка убери кулак да спрячь в карман, не то худо будет, — заявляет, разгорячась, Егор Житов.
— Ты че это власть берешь над всеми? Распоряжаться привык, жук навозный. Приказываешь да управляешь, бесштанник, — наступает на Егора рыжий мужик.
Но Егор Житов не из трусливого десятка.
— Я тебе не приказываю, гроб ты экой, домовище ты с дерьмом.
Рыжий мужик остолбенел от этакой дерзости и стал вроде оправдываться:
— А че ты все советуешь да приказываешь, где не просят тебя?
— На то и советская власть, — отвечает Егор, — чтобы советовать.
Читать дальше