Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Л. В. Лосев пишет, что в начале стихотворения «дана серия фрагментарных, не связанных между собой ни синтаксически, ни прямой повествовательной логикой картин уничтожения» [431] Лосев Л. В. Солженицын и Бродский как соседи. C. 569. . Однако монтаж этих антитез представляется далеко не случайным, если посмотреть на него сквозь призму стихов «на смерть поэта».

Образы огня и зерна связаны между собой в одном из самых известных текстов XX века в этом жанре — цветаевском цикле «Маяковскому», безусловно, прекрасно известном Бродскому:

Переход от первой антитезы ко второй, таким образом, следует логике жанра, где обращение к адресату стихотворения сочетается с общим контекстом стихотворений «на смерть» в русской поэзии. Образы зерна и жерновов, по мнению Лосева, могут быть также соотнесены со строчкой из стихотворения Осипа Мандельштама «Египтянин»: Тяжелым жерновом мучнистое зерно… [433] Лосев Л. В. Солженицын и Бродский как соседи. C. 573. .

Как отмечает А. М. Ранчин, «огонь — не просто окказиональный антоним страницы, но и ее окказиональный синоним (традиционная метафора вдохновения); жернова — орудие преображения зерна в хлеб, ассоциирующийся именно с жизнью» [434] Ранчин А. М. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Иосифа Бродского. М.: Новое литературное обозрение, 2001. C. 77. .

Переход от зерна и жерновов к секире тоже следует вполне определенной повествовательной логике, создавая сцену жатвы, общую для традиции стихотворной эпитафии (с заменой серпа на секиру, готовящей тот мощный пласт библейских ассоциаций, о которых писал Г. А. Левинтон), но вписанной в контекст поэзии Ахматовой:

Аллитерация на с в последней строке этой ахматовской строфы изображает описываемый свист, и тут же аллитерацию можно слышать во второй строке стихотворения Бродского: секиры острие и усеченный волос .

В следующей строке возникает фраза Бог сохраняет всё — перевод латинского девиза графов Шереметевых Deus conservat omnia. Девиз этот начертан на гербе над воротами Фонтанного дома в Петербурге — дворца Шереметевых, в одном из флигелей которого Ахматова прожила, по ее собственным словам, 35 лет, «не считая короткие отъезды» [435] Ахматова А. А. Собрание сочинений. Т. 5. C. 224. . Слова девиза стали эпиграфом к «Поэме без героя». Таким образом эти три слова с герба Шереметевых, переведенные на русский язык, соединяют биографию и поэзию Ахматовой в единое целое.

В конце строки стиховой перенос ставит «слова» в особую позицию. На следующей после переноса строке мы поймем, что речь идет о словах прощенья и любви, но логика чтения заставляет сначала выделить именно «слова» сами по себе, «слова как таковые» — пользуясь известной формулировкой русских футуристов. Футуристы стремились увеличить роль слова в поэзии, но, кажется, уступили в этом Анне Ахматовой, в стихах которой слово играет особую роль. Уже упоминавшийся Николай Недоброво, статью которого о своих первых двух книгах Ахматова выделяла как лучшее, что о ней было написано, был первым, кто выделил эту особенность. «Не из ритмов и созвучий состоит поэзия, но из слов; из слов уже затем, по полному соответствию с внутренней их жизнью, и из сочетания этих живых слов вытекают, как до конца внутренностью слов обусловленное следствие, и волнения ритмов, и сияния звуков — и стихотворение держится на внутреннем костяке слов» [436] Недоброво Н. В. Анна Ахматова. C. 118. .

Если Бог сохраняет слова — и сам он Слово, как следует из Евангелия от Иоанна, — то стихи Ахматовой, которые, по наблюдению Недоброво (и многих других), «построены на слове», сохранятся, а значит, ее поэзия продолжает — и продолжит — жить после ее смерти. Главная характеристика этой поэзии, смысловая емкость и наполненность каждого слова, та «иероглифичность», о которой говорил Бродский, эту жизнь написанных Ахматовой стихов обеспечивает.

С учетом стихового переноса, ставящего в сильную позицию то, что прежде всего сохраняет Бог — т. е. слова, — этот образ очевидным образом перекликается со стихотворением Ахматовой «Мужество»: