Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Как сказано в другом переложении «Памятника»:

В 1990 году корреспондент газеты «Неделя» спросил у поэта, как тот относится к тому, что его называют «учеником Ахматовой». Бродский сказал: «Я хочу ответить по возможности емко, но, пожалуй, мне не удастся, потому что однажды попытавшись ответить на этот вопрос, я написал двести или триста страниц. Думаю, что более всего я обязан Ахматовой в чисто человеческом отношении. Мне повезло: два-три раза в жизни я сталкивался с душами, гораздо более совершенными, чем вашего покорного слуги. Анна Андреевна была для меня прежде всего примером духовным, примером нравственным, а потом уже чисто профессиональным. Ей я обязан девяноста процентами взглядов на жизнь (лишь десять — мои собственные), умением прощать. Может быть, это единственное, чему я как следует научился в нашей жизни» [448] Бродский И. А. Книга интервью. C. 521. .

Двести страниц этой книги, разумеется, также не могут ответить на этот вопрос. Все, что я старался сделать, это показать определенную преемственность поэзии Бродского по отношению к Ахматовой — не исключающую других влияний, но и не теряющуюся среди них. Здесь можно вспомнить известную формулу Вяземского: «В Пушкине нет ничего Жуковского, но между тем Пушкин есть следствие Жуковского. Поэзия первого не дочь, а наследница поэзии последнего» [449] Вяземский П. А. Полное собрание сочинений в 12 т. Т. 1. СПб.: 1878. C. 181. .

Бродский наследует поэзии Ахматовой, как может показаться, в мелочах. Но в этих мелочах и заключается поэтическая культура. Из незначительных, на первый взгляд, деталей — особенностей использования союзов и местоимений, манеры обращения к читателю, своеобразной поэтической «шифровки» — складывается поэзия.

А из отношения к поэзии и представления ее соотношения с жизнью, из понимания того, как реальные и зачастую случайные события складываются в неизбежную и целостную картину поэтической биографии — вырастает поэт.

Возможный выход из «глухонемой вселенной», в культурном вакууме которой наследие прошлого представлено лишь как «обрывки старых арий», — спроецировать себя на это прошлое, слиться с ним, как с пейзажем. Стать его частью и таким образом сделать его настоящим.

Такого рода аналогии вообще одно из фундаментальных качеств нашего мышления, но Бродский делает это сознательным приемом, выводя из автоматизма и развертывая в целостное художественное полотно. Героями этой картины оказываются Одиссей, Данте, Джон Донн, Цветаева, Ахматова — список можно расширить, неизменным остается соотнесение собственной судьбы — человеческой или литературной, с судьбой предшественников. Не как эпизодическое размышление, а как жизнетворческая практика.

Влияние Ахматовой на Бродского, разумеется, не исключительно. В отдельные периоды его творчества другие поэты становились важнее. Да и не складывается поэтическая система из элементов поэзии предшественников, как игрушечный дом из кубиков. Но во многом именно ахматовское влияние стало для него — мы не знаем, осознанно или нет, — первым толчком к тому, чтобы задуматься о том, что такое поэзия и где ее корни.

Дальше начиналась его собственная биография, в которой мотив взгляда назад, столь важный для Ахматовой, возникал все настойчивее и, наконец, после перемен на родине должен был вылиться в решение — возвращаться или нет?

Когда в ответ на многочисленные предложения приехать в Ленинград, ставший Санкт-Петербургом, Бродский посылает первому мэру А. А. Собчаку сборник «Конец прекрасной эпохи» с автографом «Городскому голове от городского сумасшедшего. Иосиф Бродский » [450] Штерн Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. C. 247. , — это не просто шутка поэта. Это развернутый ответ, в котором значимо всё. Но для того, чтобы понять его, нужно знать ахматовские стихи — и отношение Бродского к повороту, обороту, взгляду назад в ее поэзии. Смог ли городской голова прочесть подтекст?