Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

В шестой строфе Бродский продолжает тему взгляда — на этот раз связанного уже с самим поэтом, — используя один из своих любимых метонимических образов:

Глаз, подобно гоголевскому носу, становится самостоятельным. Этот прием обычно связан у Бродского с венецианскими стихами (ср.: В «Лагуне»: «Тонущий город, где твердый разум / внезапно становится мокрым глазом…») и достигает кульминации в эссе «Набережная неисцелимых» и связанном с ним стихотворении «Доклад для симпозиума» [379] Подробнее см.: Ахапкин Д. Н. Статья для каталога [О стихотворении И. Бродского «Доклад для симпозиума»] // 2-я Уральская индустриальная биеннале современного искусства. Екатеринбург, 2012. .

Рисуя картину «кофейни», Бродский использует свой любимый прием «рембрандтовского» освещения, с лучом, проникающим через шторы и выхватывающим из полумрака самые важные детали — мрамор, цветок вербены, клетку со щеглом. О связи образа щегла с поэзией Мандельштама и о том, что в этой строфе сходятся образы трех изгнанников, Данте, Мандельштама и самого Бродского, подробно писал Дэвид Бетеа [380] Bethea D. Joseph Brodsky. C. 68–70. .

Важно отметить, что освещение в стихотворении меняется — после сумерек и света фонарей в первой части здесь, наконец, возникает солнечный луч. А в следующей строфе отсылки к «Аду» и «Чистилищу» сменяются полемической цитатой из «Рая»:

Ср. у Данте (Рай, 9, 41–42):

И, разумеется, завершающая строчка «Божественной комедии» (Рай, 33, 145):

«Солнечные» образы важны для подготовки финала стихотворения Бродского. Именно при появлении первых солнечных лучей Данте начинает свое восхождение на холм в начале «Божественной комедии» — вид на Флоренцию с Птичьего холма как на «каменное гнездо» Бродский дает в предпоследней строфе стихотворения.

Вид мотивирует метафоры в этой строфе: «Флоренция видна с Птичьего Холма, поэтому Бродский разворачивает здесь птичью метафору: „каменное гнездо“, „заплеванным/заклеванным“; а в центре — яйцо, снесенное Брунеллески; но звуки не птичьи: визг и лай» [381] Онипенко Н. Эгоцентрическая синтаксическая техника в поэзии И. Бродского // Gramatyka a tekst. T. 4. Katovice, 2012. .

Нехарактерный для Бродского прием «дробной» буквы, дающей возможность двойного прочтения, еще раз подчеркивает двойную экспозицию стихотворения. Хотя строфы 6–8 насыщены образами Флоренции и именами флорентийцев, сквозь нее просвечивают очертания другого города. Купола Флоренции не блестят, большинство из них покрыты темно-красной черепицей, как купол собора Санта-Мария дель Фьоре. Скорее можно говорить о куполах родного города Бродского, или вспомнить строки Ахматовой из стихотворения 1919 года «Чем хуже этот век предшествующих. Разве…», которое он знал наизусть [382] Есть запись чтения Бродским этого стихотворения в радиопрограмме Мэри Рассел для радио и телевидения Ирландии (RTÉ): http://www.maryrussell.info/assets/audio/the_stars_of_death_side_one.mp3. :

Открытка с видом на Флоренцию, посланная Бродским родителям(1981)

Здесь вновь появляется мотив взгляда — на этот раз взгляда издали на город, затуманенного слезой, и сквозь призму этой слезы картины декабрьской Флоренции преломляются в вид «переименованного города», который покинул Бродский.

Сначала возникают образы кириллицы:

Обе буквы — специфически кириллические, не похожие ни на одну букву латинского алфавита. И обе часто оказываются в фокусе метафор и сравнений Бродского — например, «ж» в «Мухе» или «ы» в «Портрете трагедии». Помимо очевидной метафоры неизбежности жизненных ошибок, составная графема «ы» иконически подчеркивает разделенность, разрыв точно так же, как это делают эпиграф или стиховые переносы. А неизбежность «ы» словно подчеркнута в финальной строке, где слова «убыл» и «язык» содержат эту букву [383] Könönen М. «Four ways of writing the city»: St. Petersburg-Leningrad as a metaphor in the poetry of Joseph Brodsky. C. 128. .