Новаторство Бродского в этом стихотворении отмечает и Лев Лосев: «Бродский, в ту пору преданный ученик Ахматовой, строго придерживаясь акмеистического канона, избегает здесь всего, что отдавало бы поэтикой прошлого, поэтикой учебника литературы. Здесь практически нет ни одного „поэтического“, то есть риторического, приема: метафор, художественных эпитетов, гипербол, литот и т. п.» [180] Лосев Л. В. Солженицын и Бродский как соседи. C. 481.
.
Однако анализируя «Я обнял эти плечи и взглянул…», Лосев приходит к выводу, что в стихотворении проявляется «чеховский лиризм» и видит в нем парафраз финального эпизода «Дамы с собачкой». С такой интерпретацией сложно согласиться [181] О Лосеве и «чеховском лиризме» у Бродского см.: Ахапкин Д. Н. Еще раз о «чеховском лиризме» у Бродского // Русская филология: Сборник научных работ молодых филологов. Вып. 10. Тарту, 1999.
— взгляд стареющего Гурова в рассказе Чехова обращен на его собственное отражение в зеркале, взгляд лирического героя Бродского — на предметы, которые раскрывают его психологическое состояние. Это, как уже было сказано, типологически сходно с элементами психологизма в поэзии Ахматовой — от «Песни последней встречи» до «Северных элегий», — при этом это типологическое сходство не означает внешнего подобия. У Ахматовой это переключение на внешние детали в минуту, когда лирическая героиня говорит о своих чувствах:
На кустах зацветает крыжовник
И везут кирпичи за оградой.
(«Как соломинкой пьешь мою душу…»)
Бродский сам отмечал такую особенность поэзии Ахматовой. Валентина Полухина вспоминает о его семинаре в Мичиганском университете: «Анализируя ахматовское стихотворение „Шиповник цветет“, Бродский обращает внимание на то, что Ахматова ничего не говорит о самом герое стихотворения, а просто описывает предметы, его окружающие: нарцисс в хрустале, стол, зеркало, сигары синий дымок. Использование метонимии в любовных стихах — излюбленный прием самого Бродского» [182] Полухина В. П. Мичиганский университет: 1980 // Иосиф Бродский: труды и дни. М.: Независимая газета, 1998. C. 58.
.
Кроме того, для него, как и для Ахматовой, характерна изначальная установка на сдержанное высказывание, но для Бродского здесь помимо ахматовской интонации важно знаменитое understatement англоязычной поэзии, о котором он пишет в эссе о Роберте Фросте «Поклониться тени» и которое, за редкими исключениями («Прощальная ода», «Горение»), определяет его поэтический голос [183] Ахапкин Д. Н. «Источники света» Иосифа Бродского. C. 45–48.
— как, например, еще в одном стихотворении, своего рода «двойчатке» к «Я обнял эти плечи и взглянул»:
Все чуждо в доме новому жильцу.
Поспешный взгляд скользит по всем предметам,
чьи тени так пришельцу не к лицу,
что сами слишком мучаются этим.
Но дом не хочет больше пустовать.
И, как бы за нехваткой той отваги,
замок, не в состояньи узнавать,
один сопротивляется во мраке.
(«Все чуждо в доме новому жильцу…»)
Интонация здесь напоминает позднюю лирику Ахматовой — которую сам Бродский сравнивал со стихами Фроста по схожему признаку: «монотонность размера, монотонность звучания <���…> псевдонейтральность, вот эта глухая нота» [184] Волков C. М. Диалоги с Иосифом Бродским. C. 93.
. Вот почему в стихотворении «На столетие Анны Ахматовой», речь о котором впереди, он пишет о ее словах «ровны и глуховаты».
Стихотворение Бродского «Я обнял эти плечи и взглянул…», в котором слышна та же ровная, глуховатая интонация, демонстрирует новые возможности его поэтической системы. «Его 5-стопный ямб, его отрешенный, внутренне драматичный, но внешне бесстрастный тон, конципированная описательность, объективированность точки взгляда и жизнь вещей, от которых весьма трудно себя отличить <���…> повторяются во многих стихотворениях» [185] Лакербай Д. Л. Ранний Бродский: поэтика и судьба. C. 83.
.
От каталога вещей в «Я обнял эти плечи и взглянул…» — несколько шагов до знаменитого парада предметов в «Большой элегии Джону Донну», датированной 7 марта 1963 года. Идея отстраненного взгляда здесь трансформируется и отделяется от наблюдателя — Джон Донн увиден глазами его души, оторвавшейся от тела и совершающей полночный полет. Известны слова Ахматовой об этом стихотворении: «Вы не представляете себе, что вы написали». Кажется, никто не обращал внимания, что эти слова являются парафразой отклика Вячеслава Иванова после одного из первых чтений Ахматовой на знаменитой «Башне», о котором Ахматова вспоминает в записной книжке 1959–1960 года: «Вы сами не знаете, что делаете…» [186] Ахматова А. А. Записные книжки. C. 93.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу