Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Речь идет о «Северных элегиях», которые Бродский неоднократно называл в числе любимых ахматовских стихов, причем слово переворот как бы откликается на само значение строки и на мощный стиховой перенос в ней. Ср. замечание Р. Д. Тименчика о стихотворении Ахматовой в целом и об этой строке: «Оно начинается выразительным стиховым переносом, кажется, наследующим свою семантику из enjambement’ов Баратынского. Возможно, потому поразило оно Иосифа Бродского, поклонявшегося Баратынскому» [160] Тименчик Р. Д. Анна Ахматова в 1960-е годы. C. 208. .

Что важно, перенос в стихотворении Ахматовой носит иконический характер, то есть прием подчеркивает самой своей формой то, о чем идет речь:

Поворот — реки или судьбы поэта — оказывается изображен разрывом поэтической строки. В одной из следующих глав будет показано, как Бродский использует этот прием — не просто стиховой перенос или, как его называют, анжамбман (франц. enjambement ), а отображение смыслового уровня на формальный.

Видимо, эта идея поворота явно или скрыто была связана в сознании Бродского с Ахматовой — так, в беседе с Волковым, описывая это прозрение в переполненной пригородной электричке, Бродский не приводит саму строчку, но упоминает поворот: « И только в один прекрасный день, возвращаясь от Ахматовой в набитой битком электричке, я вдруг понял — знаете, вдруг как бы спадает завеса — с кем или, вернее, с чем я имею дело. Я вспомнил то ли ее фразу, то ли поворот головы — и вдруг все стало на свои места» [161] Волков C. М. Диалоги с Иосифом Бродским. C. 224. .

Не могла не произвести впечатления на молодого Бродского и та свобода, с которой Ахматова чувствовала себя в мировой литературе. «Ахматова была человеком чрезвычайно начитанным — она читала по-английски, по-французски, по-немецки, по-итальянски с большой легкостью. Это, возвращаясь к этой фразе, что она нас вырастила, это правда. Я помню, что впервые „Ромео и Джульетту“ по-английски я услышал в ее чтении. Как, впрочем, и куски из „Божественной Комедии“: по-итальянски. В ее чтении» [162] Интервью Наталье Рубинштейн. . Вспомните Мандельштама, заплакавшего при чтении Ахматовой фрагментов «Божественной комедии»: «Нет, ничего, только эти слова и вашим голосом» [163] Глава 1. С. 40 .

Ахматова тоже вряд ли поняла по первой встрече, с кем имеет дело. Бродский был одним из многих поэтов, которые приезжали в Комарово. Однако постепенно из этого широкого круга выделилась небольшая группа: четверо молодых поэтов, объединенных отношением к стихам и дружбой, которые ей были особенно близки и от которых она многого ожидала. Анатолий Найман вспоминает: «Ахматова однажды назвала нас „аввакумовцами“ — за нежелание идти ни на какие уступки ради возможности опубликовать стихи и получить признание Союза писателей» [164] Найман А. Г. Рассказы о Анне Ахматовой. C. 73. .

Бродский впоследствии говорил, что названия «аввакумовцы» не помнит, в его памяти отложилось другое имя, которое Ахматова дала их группе: «Нас было четверо: Рейн, Найман, Бобышев и я. Анна Андреевна называла нас — „волшебный хор“» [165] Интервью Наталье Рубинштейн. .

Постепенно из этого «волшебного хора» все более выделяется голос Бродского. Ахматова с 1962 года начинает говорить о нем сначала как об одном из самых талантливых молодых поэтов, потом — как о главном поэте поколения. Приведу несколько примеров.

Лидия Чуковская записывает содержание беседы с Ахматовой 28 сентября 1962 года: «Потом о стихах Тарковского, Корнилова, Самойлова, Липкина: „Вот это и будет впоследствии именоваться `русская поэзия шестидесятых годов`. И еще, пожалуй, Бродский. Вы его не знаете“» [166] Чуковская Л. К. Записки. Т. 2. C. 524. . За неделю до этого упомянутый здесь Самойлов отмечает, что Ахматова «хвалит И. Бродского и Наташу Горбаневскую», а через пару дней знакомится с Бродским сам. «Бродский — настоящий талант. Зрелость его для двадцати двух лет поразительна. Читал замечательную поэму „Холмы“. Простодушен и слегка безумен, как и подобает. Во всем его облике, рыжеватом, картавом, косноязычном, дергающемся, — неприспособленность к отлившимся формам общественного существования и предназначенность к страданию. Дай бог ему сохраниться физически, ибо помочь ему, спасти его нельзя » [167] Самойлов Д. C. Поденные записи. Т. 1. М.: Время, 2002. C. 302. .