Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

– Перестали бегать во весь рост! В атаку шагают на пузе! – Майор посмотрел на нас. – Мы прижали немцев к земле! Не дадим же им встать, а на четвереньках они далеко не уйдут.

Майор Чистяков смотрел на ползущих по полю немцев с недоброй усмешкой. На его лице, покрытом целой россыпью веснушек, играли скулы. В бою майор был решительным. Он не боялся взглянуть смерти прямо в глаза. За это мы любили нашего комбата и всячески оберегали его от вражеских пуль.

Но к исходу дня вражеским танкам удалось форсировать Нарву, на их бортах сидели автоматчики. На нашем берегу создалась критическая обстановка. Танки и автоматчики вели по нам губительный огонь, но в этот решающий момент на помощь к нам пришла авиация. На наших глазах в течение нескольких минут было уничтожено более пятнадцати танков, остальные стали поспешно отступать.

Во второй половине ночи с 7 на 8 августа фашистская авиация сбросила на лес тысячи зажигательных бомб. За несколько минут лес превратился в бушующее море огня. Чтобы помешать нам тушить пожар, артиллерия врага открыла беспорядочную стрельбу, снаряды рвались повсюду. Преграждая путь огню, бойцы и командиры батальона рыли на северном склоне оврага новую траншею. Наши неразлучные друзья минеры взрывали противотанковые мины: их взрывная волна тушила огонь пожара.

На следующий день гитлеровцы не возобновляли атак, и командир роты Круглов составил сводку о наших потерях. Список был длинный, каждая фамилия была нам знакомой и дорогой… Закончив, ротный медленно поднялся. Лицо его посерело и осунулось, глаза провалились, на висках засеребрились пряди волос.

– Отнесите в штаб батальона, – подавая список связному, сказал он. И когда связной выходил из землянки, добавил: – Не забудьте почту принести!

…Во второй половине ночи с 8 на 9 августа политрук Васильев и я возвратились из штаба батальона. Многие товарищи спали. Сидя на патронном ящике, Круглов при свете свечи читал письмо. Листок, лежавший на его коленях, был исписан неровным детским почерком. Круглов молча протянул листок Васильеву. Политрук взял его и вслух прочитал:

– « Милый мой папочка! Где ты теперь? Что с тобой? Я не знаю, ночью просыпаюсь, вспоминаю тебя и плачу. Мама тоже плачет, она скрывает от меня свои слезы, но я их вижу. Папочка, я храню твое первое письмо, которое ты нам прислал с фронта. Папочка, кончай скорее войну и приезжай к нам. Как мне хочется быть вместе с тобой. Целую крепко, крепко. Твой сын Толя ».

Письмо это тронуло мое сердце. Свое волнение я и не пытался скрыть. Круглов же, не стесняясь, поцеловал письмо жены и сына и, аккуратно сложив, спрятал его в карман гимнастерки. Некоторое время он сидел, глубоко задумавшись, глаза его с тоской смотрели в сторону Ленинграда.

Политрук спросил:

– Что пишет жена? Как она без тебя живет?

– Очень волнуется за нас…

– Да, тяжело. И моя волнуется. И не знаешь, как успокоить.

Васильев подал Круглову приказ комбата. Командир роты несколько раз перечитал приказ, потом недоверчиво посмотрел в лицо политруку:

– Это правда?

– Да…

– Значит, отступаем?

– Немцы овладели Кингисеппом, нас могут окружить.

Круглов порывисто встал, подошел к пулемету. Среди отдельных винтовочных выстрелов резко выделилась его длинная очередь. Она как бы передавала ярость, кипевшую в груди человека, который, не щадя жизни, отстаивал здесь каждый метр родной земли.

Но приказ остается приказом. Мы покинули рубежи на реке Нарве, обагренные кровью наших товарищей.

Ночью наш полк форсированным маршем подошел к реке Луге и на рассвете переправился на восточный берег в районе Александровской Горки, прикрыв шоссейную дорогу Кингисепп – Крикково.

После восьмидневного боя и утомительного ночного перехода многие бойцы, как только добирались до траншеи, падали на еще покрытую росой землю и сразу же засыпали. Мы с Сидоровым сидели на краю канавы, недалеко от шоссейной дороги. Рядом с нами, возле старой березы, прислонясь плечом к шершавому стволу, стоял Романов. Лицо Петра, густо обросшее бородой, было злым. Ночью он у связистов, настраивавших рацию, слышал радиопередачи немцев. Немецкое радио сообщало: «До Москвы остался трехдневный марш, а до Ленинграда меньше того. Сегодня наши войска взяли город Кингисепп, вступили в предместья Ленинграда». Теперь Романов, прищурив глаза, смотрел в сторону города Нарвы, где всю ночь не утихал бой.