Миша Лев - Горит свеча в моей памяти

Мы и в самом деле не глядели на часы: наш разговор был не только интервью для газеты, но и просто беседой. Но когда вышли из кабинета и Пейсах Новик все же заторопился — его ждут в другом месте, то Миша Лев почему-то сказал, что отвезет меня.

Мою просьбу не беспокоиться и уверения, что сама доберусь, он словно бы не слышал. (Впоследствии я привыкла, что когда Миша с чем-то не согласен, он этого «не слышит».)

Вы, сегодняшние читатели, наверно, представили себе, что сейчас Миша выйдет, заведет свою машину и пригласит меня. Нет, своей машины у Мишы не было ни тогда, ни потом. Он просто вышел на улицу, «проголосовал» и, что для меня было совершенно неожиданным, тоже сел в машину. Я чуть не съязвила: «Боитесь, что меня украдут?» — но, к счастью, удержалась.

Ехали молча. Если не считать Мишиного вопроса, на каком языке я вела свои записи. Ответом, что на идише, он явно остался доволен. А еще он то и дело обиняком осведомлялся, не нужна ли мне какая-нибудь помощь.

Так, с моего благодарственного письма Мише после возвращения в Ленинград, началась наша многолетняя дружба. Письма, телефонные звонки, сперва по случаю праздников, затем по какому-нибудь поводу или просто: «Что слышно?» Очень трогательные дарственные надписи на книгах, постоянные напоминания, что «Люся (жена писателя) спрашивает, когда приедете». И главное — ежегодное двадцатичетырехдневное (таков был срок путевки) общение во время отдыха (Миша, в отличие от меня, и там в первой половине дня работал) в Дубултах на Рижском взморье, в Доме творчества писателей.

В промежутках между Дубултами я в Москве бывала чаще, чем Миша в Ленинграде (конференция «Мы из гетто», съезды писателей, вечер памяти Ильи Эренбурга, 15-летие Международного союза евреев — бывших узников нацизма), и всякий раз я оставалась в Москве еще на один день, чтобы побыть у Миши с Люсей.

На один из писательских съездов можно было ехать с членом семьи. Правда, «член семьи» ехал за свой счет и без права присутствовать на заседаниях. Естественно, что все часы, свободные от слушания не всегда интересных и приятных выступлений коллег, мы с моим мужем Сёмой проводили у Левов. В один из таких вечеров я познакомилась с Александром Печерским. О том, что Печерский был инициатором и руководителем восстания в лагере смерти Собибор, я от Миши знала. Но не более того. Что Миша пишет об этом восстании книгу, поняла только из их разговора, вернее, из отдельных деловых реплик. Но, не зная всего, почти ничего не поняла.

При всей нашей дружбе и взаимопонимании мы никогда друг другу не задавали вопрос, который часто задают на встречах читатели: «Над чем вы сейчас работаете?» Оставить вопрос без ответа невежливо, а от устного изложения замысел нередко тускнеет. Особенно если еще не успел укорениться и в нем еще не «живут» конкретные образы. От пересказа они начинает вянуть, а иногда и вовсе увядают.

Я уже упоминала, что самым продолжительным нашим общением были июньские дни на Рижском взморье. Нас, неразлучных, было шестеро: Миша с Люсей, молдавский поэт Анатолий Гужель с женой Зиной, и мы с Сёмой. Иногда к Левам приезжала погостить дочь Полина с маленьким внуком. Это было дополнительным праздником, особенно для бабушки с дедушкой.

Казалось бы, о чем можно говорить все двадцать четыре длинных летних вечера? Притом, что мы никогда не касались того, что с нами было в 1941–1945 годах. Возможно, потому, что пережитая другом боль часто сильнее, чем своя собственная. Ведь своя — уже «привычная»… И тем не менее, разговоры не иссякали. Не так важно, о чем говоришь, важно — с кем.

3 июля у Миши день рождения. Подарков он не любил. Тем не менее, Люся с Зиной ездили в Ригу за какой-нибудь покупкой. Меня с собой не брали, мой подарок известен и каждый год один и тот же — пение еврейских песен. И я, переступавшая порог консерватории только как слушатель на концертах, пела. В основном песни, которые вряд ли когда-нибудь будут звучать со сцен государственных концертных залов: ведь они были сочинены в гетто…

Вы закрыли книгу. Пожалуйста, запомните слова, сказанные когда-то Мишей Левом: память о писателе — не выбитые на надгробном камне имя и фамилия, а созданные им книги.

Спасибо.

Детская колония «III Интернационал» для еврейских сирот была основана в подмосковном дачном поселке Малаховка в 1919 г. Перечисленные деятели искусства и литературы преподавали в Малаховской колонии в 1921–1922 гг. — Здесь и далее примеч. перев.