Миша Лев - Горит свеча в моей памяти

У старшей дочери у самой уже было двое детей, и за несколько дней до начала войны из Москвы приехала в гости моя младшая с любимым внуком. Из Бобруйска она успела с ребенком выбраться, но Бог весть, удалось ли ей добраться до дома.

Спустя шесть недель, когда немцы захватили город, они собрали 800 евреев и всех расстреляли. Среди них были мой муж и сын. Дочь с внуками заперли в гетто. Меня спрятал хороший человек, белорус. Я думала, что все-таки смогу им чем-то помочь.

Думала…

Однажды я ночью отправилась в далекий путь. 40 километров проделала за трое суток. Там, в деревне, жила семья, в которой двое детей довольно долго снимали у меня комнату. Я их обслуживала, как родных. Они меня не выгнали, я не голодала, днем сидела в яме, а ночью — в доме, но жить мне не хотелось.

Это длилось до тех пор, пока хозяин не стал рассказывать о партизанах в окрестных лесах. Тут у меня в голове все переменилось. Еле перезимовала, дождалась весны и снова пустилась в дорогу.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но я опять встретила знакомую женщину, которая была очень напугана. Ее мужа успели мобилизовать в Красную армию, да к тому же у нее был еще один «недостаток» — она все еще была красива. Остаться у себя она позволила не больше, чем на два-три дня. Я ее понимала, но после долгих скитаний должна была прийти в себя.

Лежу, спрятавшись, на печи. Слышу, стучат в дверь. Пришел человек из соседней деревни, в которой есть немецкий комендант и полицейский гарнизон. Из его рассказа понимаю, что он и сам не прочь надеть полицейскую повязку. Партизан он кроет последними словами, и моя хозяйка вынуждена ему поддакивать. Боится, что ее судьба окажется в его лапах.

Водку этот тип принес с собой. Несколько раз приложился к бутылке и тут уж совсем разоткровенничался. Оказывается, завтра гитлеровцы нападут на партизан, которые находятся в лесу около Озерян.

Меня тогда обуял такой ужас, что я даже забыла о себе. Как только они перебрались в другую комнату, я слезла с печи, тихо-тихо вышла из дома и огородами — в тот лес, из которого пришла. Дальше уже не пошла, а побежала. Где Озеряны, я знала, но доберусь ли туда за один день?

В темноте, не видя ни домов, ни даже дороги, все же добралась. Охоты пускать меня в дом у хозяек не было. Пришлось побираться.

Наконец я переступила порог дома, в котором сразу почувствовала себя счастливой, будто попала в свой родной город. За столом сидели двое мужчин, в углу лежали седла, пропахшие конским потом. Мужчины вначале не хотели признаваться, что они партизаны, но меня уже трудно было обмануть. Я их предупредила, что их ждет в ближайшие часы. Один сразу вышел из дому, чтобы как можно скорей предупредить командира.

Как гитлеровцев встретили и чем кончился бой, вам, наверно, рассказывать не надо.

Выписки из документов с подписями и печатями.

Этим удостоверением подтверждается, что гражданка Хаше Беркович действительно была партизанкой в 257-м отряде Восьмой партизанской бригады. (Одним из основателей бригады был Шмуэль Свердлин. С октября 1941 года по июль 1942 года он был командиром 255-го партизанского полка.) Она не раз ходила в разведку в Михничи и Жиличи и приносила очень ценные сведения. Когда немцы заблокировали леса, она приносила еду.

Из другого документа:

…Товарищ X. Беркович доставляла медикаменты для нашего медицинского отделения. За ранеными партизанами она ухаживала, как родная мать.

К нашим лесам потянулись немецкие колонны — пешком и на грузовиках, с артиллерией и танками. Они собирались окружить несколько районов и уничтожить нас. Партизаны, уже понимавшие, что к чему, собирались временно покинуть базы и забраться как можно дальше в лес. Об этом мне в те дни сообщил командир полка Семен Демидович Борковский. Разведчики не знают покоя. Как бы ни было опасно, нужно рисковать. У моей роты серьезные потери. Митю Ерохина так тяжело ранило, что взять его с собой в дальний путь нельзя. Что делать?

Остаться с Митей Хаше Беркович вызвалась сама. Я пытался ее отговорить, но она ответила: — Нет! — И еще раз: — Нет!

Я сам отвел Хаше и Митю к мужику, сын которого, как я знал, служит полицаем, так что к нему не придут искать «лесных бандитов». Этого человека мне не надо было предупреждать, что если с его «гостем» случится что-то плохое, ему несдобровать. Он понимал, что ему не отказаться, но все упрашивал меня:

— Партизана — ладно, еще можно что-нибудь придумать, но это же еврейка, о Господи, еврейка! Их же всех уже истребили, откуда она взялась?