Анатолий Гейнцельман: Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Материалы архива Л. Леончини. Том 2

Без цели, без толку змеит дорога,
Заметены порошами пути…
Как жутко всё, как холодно-убого,
Как некуда творящему идти.

Но степь беспутными вокруг покрыта,
Как муравьи, они грызутся всюду
Вокруг давно разбитого корыта,
Антихристовому доверясь чуду.

И пишет кровь на снеговом хитоне
Причудливые всюду арабески,
И адских рук при каждом новом стоне
Слышны в метелях радостные плески.

И столько всюду истого равенства,
Свободы, братства, что скорей под гору б
От долгожданного бежать вселенства
Да по льду прямо головою в прорубь!

Но в самом центре горестной гравюры
Благоухающий лежит оазис,
И сторожат его с зубчатой туры
Роланд, Ламанчский Дон-Кихот, Амадис.

Над ним лазурь сияет неизменно,
Как голубой колодец, в нем весна,
В нем в сонных травах вьется Ипокрены
Сребристо-шепотливая волна;

В нем кипарисы, митры черных пиний
Глядят в зеркальные вокруг бассейны,
В нем храм классически-певучих линий,
Меж колоннад Эол в нем тиховейный;

В нем в тереме загадочном принцесса,
Шелками вышивающая шарфы,
Духовные турниры без эксцессов
И робкий шепот мелодичной арфы;

В нем сам Христос с оливой Гефсимана
Задумчиво шагает по аллеям,
Как по холстам червонным Тициана,
Склоняясь к скромно никнущим лилеям.

Кто чрез метелицы пойдет завесу
Со мной в мечты спасительный оазис?
Кто вызовется охранять принцессу,
Как Дон-Кихот, Роланд или Амадис?

Три дорийских колонны с углом архитрава
На полуденном солнце извека стоят,
Опаленные тихо колышутся травы
И белеет отара смиренных ягнят.

Змиевидно промеж золотистого дрока
Голубое зерцало мерцает залива,
И лепечет на взморьи со страстным сирокко
Серебристая в камнях горячих олива.

Погруженный, как статуя, в тень канелюры,
Изможденный стоит молодой пилигрим,
Чрез угрюмые яви плетущийся бури
В осененный архангела куполом Рим.

На плечах его узких простая котомка,
А в бессильных руках, как у женщины, посох,
И звучит его голос усталый негромко,
Надорвал он его на конечных вопросах.

И в предельно разверстых глазах, опьяненных,
Как на эллинистических мумий портретах,
Красота отражалась путей завершенных,
Как полночное небо в зловещих стилетах.

С девяти уже лет он бездомной каликой
Обручился с мечтой на вершине Ай-Петри,
От полярного круга к Элладе Великой
Он за дочерью шел неутешной Деметры;

С девяти уже лет он искал Афродиты
Освященные чистою грезой уста,
И кружились вокруг колыбели хариты
У него фееликие ведь неспроста.

Но увидел Киприды безглавое тело
В сиракузском музее он только намедни, —
И в душе его вдруг убежденье созрело,
Что близки его огнепалящие бредни.

И над мраморным торсом, казалось, приветно
Наклонилась головка богини к нему,
И уста ее были жемчужная Этна.
Позабыл он свинцовую сзади суму,

И отрепье плаща, и отекшие ноги,
Православным поклоном почтил до земли
Привидение Музы трагически-строгой, —
И опять зашагал по юдольной пыли.

Вертись, дервиш,
Вертись и пой:
Ты рай узришь
Перед собой!
Вертись, дервиш,
Вертись и пой:
Слова – камыш
В воде живой,
Слова – родник,
А твой язык
Во рту – огонь!
Ты борзый конь,
Лишь захоти,
Найдешь пути
И без путей,
Ведь ты ничей!
Закрой окно,
В степи темно,
Закрой и дверь,
За нею зверь,
За нею явь.
Себе поставь
Алтарь внутри
И воскури.
Извне метель,
Для гроба ель,
Следы оков
И кровь, и кровь.
В тебе весна,
И не одна —
Их миллион!
Как скорпион,
Когда огонь
Со всех сторон
Тебя замкнет,
Ты свой живот
Горазд убить,
А жизни нить
Через рубеж
Юдольных меж
Перенести
В алмазный сад,
В руно вплести
Небесных стад…
Вертись, дервиш,
Вертись и пой!
Слова – камыш
В воде живой,
Слова – родник,
А твой язык
Во рту – огонь!

Позаботься, голубка, о келье,
Чтоб могли мы хотя бы мечтать,
Чтоб не видеть нам, как новоселье
Будет править полдневная тать.

Принеси мне в обитель гостинец
И закрой мне в келейке окно,
За окном же пусть будет зверинец,
С глаз долой, так не всё ли равно!