Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I

Сам Институт тоже переживал в те недели крупные перемены. Музейное имущество его, эвакуированное в 1915 г. в Россию, в Ростов-на-Дону, и возвращенное из СССР в Варшаву, сейчас решением польских властей передавалось, несмотря на протесты украинской общественности, в распоряжение «москвофильского» руководства Ставропигиона [162] «Хроника галицко-русской жизни», За Свободу! , 1929, 30 апреля, стр. 5. . В связи с этой радостной новостью и контроверсами вокруг нее и находилось первое выступление Льва Гомолицкого в Русском Голосе — в его пасхальном номере от 5 мая [163] Лев Гомолицкий, «Происхождение и культурное значение Львовского Ставропигийского братства», Русский Голос , 1929, 5 мая, стр. 2–3. . Это было, насколько нам известно, первой публицистической статьей Гомолицкого. Она была явно заказана редакцией и свидетельствует о близости Гомолицкого к Витязевскому в национально-культурных и исторических интересах и вопросах. Но, каков бы ни был повод к ее написанию, подлинное ее содержание – прославление искусства и художников, размышления о силе искусства, попытка нащупать самые основы и источник его магического действия. Не случайно о том же, в сущности, написана была и следующая статья Гомолицкого в газете, появившаяся спустя неделю и не имевшая никакой конкретной «политической» подоплеки [164] Л. Гомолицкий, «Лирник», Русский Голос , 1929, 12 мая, стр. 2–3. . В ней можно видеть «иносказательный» отклик на мучившие автора темы – измеление искусства в современную эпоху и утрата им своего «священного» в прошлом места и роли, отношение «народа» и «интеллигенции» [165] Ср. рассуждения об этом в связи с рассказом о В. Ф. Марцинковском в письме Гомолицкого к А. Л. Бему. , «братская» общность «русского» и «украинского» начал в традиции и «целительное» преодоление различий между ними в искусстве.

Поразительна интенсивность и частота, с какой Гомолицкий выступал в Русском Голосе . Поразительна и авторитетность его высказываний в ней. Статьи практически никому не известного провинциального юноши вместе с материалами Витязевского выводили газету, в ее выступлениях на темы истории и культуры, на новый, гораздо более высокий, чем прежде, интеллектуальный уровень.

Тогда же, весной 1929 года, перед Гомолицким, как и перед другими молодыми русскими поэтами, открылась возможность добиться признания – в конкурсе, объявленном варшавским Союзом русских писателей и журналистов. По условиям его, принять участие могли все поэты, проживавшие в стране; число представляемых одним автором стихотворений не ограничивалось, тексты должны были быть присланы к 30 апреля, и 8 мая Правление Союза должно было отобрать десять лучших для представления их на дальнейший суд публики на устраиваемом литературно-вокальном вечере. Три лучших из них, отобранные публикой, а также названия остальных семи и фамилии их авторов было обещано напечатать на страницах газеты За Свободу!

За три недели до срока представления рукописей в газете развернулся своего рода предварительный поэтический турнир. Спровоцировало его шутливое стихотворение «К конкурсу поэтов», автор которого, скрывшийся под псевдонимом И. Бугульминский, ставил вопрос о том, вправе ли претенденты посылать свои опубликованные вещи или должны писать новые стихи [166] И. Бугульминский, «Письмо в редакцию», За Свободу! , 1929, 11 апреля, стр. 4. «К конкурсу поэтов». Под псевдонимом этим, по-видимому, скрылся А. М. Хирьяков. (в правилах конкурса об этом ничего не говорилось). В игру тотчас вступил Н. Э., по-стариковски пожаловавшийся на непризнание и на хронический отказ – и журналов, и За Свободу! – публиковать в прошлом его стихи, в то время как то, что появляется в печати, пониманию не поддается:

Выразив убеждение, что после Пушкина ничего нового и достойного создать вообще нельзя, автор пожелал своему адресату победы в конкурсе. Тут и вступал в игру Гомолицкий. В отличие от предшественников в этой дискуссии, он, не обращая ее в шутку и игру, обо всем высказывался с полной серьезностью. Продолжив разговор, начатый «Бугульминским», он откликался и на критерии, поднятые Н. Э. (простота, ясность, доступность), но вводил при этом не затронутую оппонентами большую, «гражданскую» тему, придававшую всей дискуссии новый характер, – жизнь в изгнании, миссия Зарубежья, десять лет страданий советской России: