Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части первая — четвертая

Кто бы мог ожидать, чтобы в полку, где на всё дельное смотрели с презрением, коего сущность была искусное наездничество, франтовство и фразы, что в этом полку увидим мы, наконец, знаменитую школу, образовавшую нам всех наших великих государственных людей? Чернышов, Левашов, Киселев, все эти орлы из одного гнезда вылетели.

На вопрос одного умершего ныне поэта, который спрашивал его: отчего он басни предпочел другим стихотворениям, он отвечал: «Этот род понятен каждому; его читают и слуги, и дети… ну, и скоро рвут».

Это маленький анахронизм; но я описываю не год, а эпоху.

Шишков, как лунь белый, был всегда очень худощав; Шаховской же и в молодости был неблагопристойно жирен.

Статисты у нас солдаты, а компарсы за границей вольные люди, которые нанимаются представлять народ или войско и в наряде ходить по сцене.

Тотчас после свадьбы брата моего, Малороссийский кирасирский полк был переведен из Воронежа в городок Гадяч Полтавской губернии. Там находились молодые супруги.

Во время киевских контрактов видел я уже ярмарку, но она не имела ничего похожего на наши внутренние ярмарки. Там бывает она зимой, в январе, а на Подоле все обывательские домики обращаются в теплые лавки, куда заезжают одни только покупатели.

Замечательно также, что пензенские купцы, коих число и состояние столь малы, перед самою ярмаркой стараются выписывать свой товар, зная наперед, что только в это время может он почти весь быть распродан. И оттого-то в остальные месяцы года в Пензе ничего почти нельзя было найти.

Брат его Иван Васильевич был при Александре обер-полицмейстером в обеих столицах.

Нас князь Сергий, третий сын хозяина, повез кататься в открытых линейках, чтобы показать нам окрестности. Мы остановились и вышли погулять по одной долине, исполненной благоухания и пересеченной светлыми бегущими ручьями. Я бы назвал ее долиной счастья, готов бы построить там домик и оставаться в ней век. С нами первою гостьей была генеральша, Агния Дмитриевна Ступишина, наша пензенская и бывшая губернаторша; она не могла понять, зачем мы тут остановились. «Помилуй, батюшка, князь Сергей Сергеевич, куда ты нас это завез, — сказала она, — али деревьев-то не видали, али травы?» Меня так и взорвало.

Что это было за ученье! Все воспитанники этого пансиона, которые знают что-нибудь, начали учиться уже по выходе из него.

Не знаю, дозволено ли порицать слабость, когда она делается почти всем общею и когда, так сказать, она есть действие местностей. Стесненные в известных границах, во всём размежеванные, западные народы давно уже принуждены рассчитывать. Но в России всё еще так беспредельно, и власть царя, и настоящие границы, и будущее её предназначение, что неудивительно, если в коренных её жителях так много преувеличенного и всё так делается на широкую руку. Более всего это выказывалось в Москве. Но подождем: уже и в ней ультрамотовство приметно уменьшилось; число помещиков в России наверное удесятерилось с тех пор, а число промотавшихся, конечно, не составляет и десятой доли против прежнего. Не доказывает ли это, что немцы не напрасно нас обрабатывают?

Не доказывает ли это, что всякий русский в один миг из мирного гражданина может превратиться в смелого воина? И после того как не видеть, сколь бесполезен отяготительный, изнурительный для государства обычай держать в мирное время полмиллиона под ружьем? Мне кажется достаточно бы было одних кадров, когда могучий голос Царя может в короткое время и пятого от сохи вызвать к оружию. Неужели солдаты только для потехи и помпы царей? Тогда это тягостнее, чем роскошь десяти дворов. Мне всё кажется, что славянское племя, разумеется кроме поляков (которые в нём выродки), имеет в себе что-то молочное, что-то белое, свежее, пресное. Турки, равно как и немцы, берегут его в погребе, в преисподней; пруссаки квасят его, гноят, чтобы сделать из него какой-то сыр; но там, где оно свободно, появление неприятеля кипятит его как огонь, оно клокочет, и горячие его волны как лава поглощают врагов.

Утешительно было бы думать, что добродушие доставляет долговечие. Тиньков недавно только что умер 97 лет.

Кто бы мог ожидать! Когда я сие пишу, ни одного Нарышкина нет при дворе, хотя еще их довольно есть в России. Когда все при дворе то, видно, Нарышкиным нет уже там места.