Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части первая — четвертая

Я забыл сказать, что отец мой склонил помещика Колокольцева продать в казну за двадцать тысяч рублей ассигнациями два каменные дома, один трехэтажный, а другой двухэтажный, которые по тогдашнему стоили полтораста тысяч, и успел только за оказанную им умеренность выпросить ему монаршее благоволение. Один из сих домов доселе губернаторский.

Его брат был одним из известных, храбрейших генералов нашей армии. Солдаты его очень любили, находя в нём совершенно русского человека. Они были эмигранты.

Сверх того было у них еще четыре сына, из коих двое сделались известны. Старший Сергей Федорович был трус и глуп; другой Петр Федорович умен и храбр; но оба злы и жестоки. Оба кончили жизнь генерал-лейтенантами; последний умер председателем Молдавского Дивана во время последней Турецкой войны.

Качалки эти были четвероугольные, продолговатые ящики, величиною с карету, повешенные на ремнях и пазах. Они чем-то были плотно набиты; может быть, в них были и панталоны Байкова, а может быть золотые или серебряные вещи, назначенные в подарок Пекинскому двору. Хранение их было строго нам наказано, содержание их было нам неизвестно.

Будучи вдовою, она была назначена начальницей Екатерининского Института в Москве.

Между постоянными нашими образцами, французами, в этой свободной земле, где все рабы моды, завелся обычай, чтобы к фамильному имени знаменитостей всегда прибавлять крестное. Поневоле делаясь подражателем, я назвал Фелицату Турчанинову, как бы Амабль Тастю, Делфину Ге или Жорж Занда.

А. С. Хомяков. П.Б.

В юго-восточной Сибири чай почитается поклоном: не принять его значит не отвечать на поклон и за вежливость заплатить неучтивостью.

Всё одни мужчины; китайки никогда за каменную стену не переезжают.

Единожды навсегда название крепости или острога в Сибири принадлежит по старой памяти местам некогда худо укрепленным деревянным палисадом.

Кирпичный чай делается из молоденьких, тоненьких прутиков чайного дерева, которые плотно сколачиваются в кирпичи. Их режут монголы, толкут и варят в воде, прибавляя овечьего масла; это их щи.

Их тайши или князьки были два раза у Головкина с своими супругами. Он и их даже не посадил, а через переводчика только что любезничал с ними. Когда они выходили, то долго надобно было курить, чтоб изгнать несносный дух их копченых овчин, кои они одни только покрывали сукном.

Единственная дочь, которую имел он от неё, была замужем за Львом Алексеевичем Перовским и умерла бездетна.

Обвиняют русских в неопрятности; где же встречалась она с нищетой? В комфортабельной Англии заглянуть бы в убежища последней. Суровый климат и крайние недостатки заставляют нашего мужика на узком пространстве собирать в теплом гнезде всё, что ему дорого, семью и достояние свое, детей и скотину. Но лишь только выбьется он из нужды, посмотрите, как раскрасит он свою светлицу, как начнет ею любоваться, холить и мыть ее.

Недавно в Саратовской губернии, на степи, близ Иргиза, на нетронутой земле, с милыми средствами поселился один помещик, Колокольцев. Прилежно занимаясь разработкой ее, посредством не рабов-негров, даже не крепостных мужиков, а вольнонаемных, он в несколько лет до того успел разбогатеть, что этого человека, гения агрономии, стали подозревать в разбоях и в делании фальшивых ассигнаций. Пример его мог бы возбудить к подражанию; к несчастью, он убит в степи неведомо кем.

Его зовут Федор Иванович. В нем были необыкновенный ум, удивительные способности и чрезвычайная безнравственность. После перешел он в военную службу и находился при Оренбургском (нынешнем Санктпетербургском) военном губернаторе Эссене. В звании адъютанта управлял он всем краем и до того прославился, что из Петербурга велено было начальнику его удалить сего слишком, искусного адъютанта.

Она теперь замужем за попечителем Казанского университета Мусиным-Пушкиным.

Все они выданы за людей знатных фамилий: старшая за Голицына, вторая за Долгорукого, третья за Шувалова, четвертая за Потоцкого.

Три года потом прожил он безвыездно в Орловской деревне. Нрав его там не смягчился, он мучил крестьян, и один из них убил его топором.