Наталья Мазюкова: В зеркалах Времени

Василий не стал медлить с ответом:

– Боюсь я, разбойник Емелька Гачёв вознамерился к Рядину продвигаться, пожжёт и разорит всё на пути. Он в Румыше станом стоит. Может, и к тебе вскоре пожалует, так ты его встреть и благослови ради святого дела. Мы же, люди торговые, соединимся и побьём супостата окаянного. И тебя вовек в молитвах своих не забудем и в милостях не оставим.

– Что же ты, хитреца и разбойника обмануть хочешь? Будет мне позволение свыше, сделаю, как ты просишь. Спаси Господь за хлеб-соль, выдвинусь, покуда светло ещё.

Василий проводил отца Илию до ворот, дал ему припасов и велел конюху Степану отвезти батюшку до Горы. В молчании они простились.

Стояла тягостная июльская жара. Рядинский воевода, наслушавшись печальных вестей, решился тайно покинуть город. Ночью, разбудив жену и еле угомонив заплаканных детей, он вместе со своим секретарём спешно покинул опасный город. Узнав про это, торговые и военные люди решили обороняться от неприятеля.

Через три дня Емелька Гачёв послал к Рядину своего ближайшего казака Кувлева с приказом сдаться народному царю. Отвергнув предложение посланца, горожане числом двести душ вступили в сражение. Схватка была яростной, но воодушевлённые горожане шли напролом. Как лев, сражался и Василий. Заметив, что гачёвцы отступают, теряя силы и даже бросив знамя, Василий нанёс решающий удар и отбил слабую атаку, захватив при этом знамя Кувлева. Рядин не сдался и не был сломлен. Вскоре Василий узнал, что отец Илия встречал народного царя Емельку у Спаса на Горе, за что был помилован и оставлен в живых. Гачёв не пошёл на Рядин, а выбрал другой путь. Долго ещё пришлось Василию Сыпкину вместе со товарищами очищать окрестности от отступников и бунтовщиков. По Ея Императорскому повелению Василию Сыпкину, именитому гражданину, был пожалован царский подарок. Поздней ночью купец Василий Сыпкин подъехал к воротам своего дома, Парашка со свечой в руке освещала дорогу, ощупывая шпагу – подарок императрицы. Василий шагнул из темноты в покои.

Сашко Кочергин воспринимал службу как нечто привычное, как дышать, ходить, спать. Он нёс её исправно. Многие его товарищи женились и обзавелись семьями. На красавца засматривались и боярыни, и молодые девки, но он не оказывал никому почтения и не подавал надежд. Лишь одного своего занятия – всё записывать – он не оставлял. Выпало однажды ему ночное стояние на сторожевой башне.

– Ты и там при свете луны писать будешь? – насмешливо поинтересовался Федька Чюпин. Но Сашко относился к ночным стояниям серьёзно, многие поражались его способности не смыкать глаз во всю ночь.

Крепость жила уже размеренной устоявшейся жизнью. Изредка аборигены совершали вылазки, но стрельцы не позволяли им баловать. Ночь была густой и непроглядной, бледная луна пряталась за плотным слоем серых туч, лишь изредка показывая тонкий размытый серпик. Сашко задумался, обернулся в сторону города. Вот оно – новое поселение, его трудами возведённое и его тщением охраняемое. Внезапно он увидел свечение внизу: оно перемещалось и вздрагивало, словно капли воды на солнце. «Опять аборигены балуют. Ишь, стервецы, ночью вышли, пожгут город и труды понапрасну».

– Гей, тревога! – закричал что есть мочи Сашко. На других башнях откликнулись. Сашко подкатил ядро, зарядил пушку и выстрелил. Светящееся пятно внизу зашевелилось, растеклось в разные стороны. Все башни крепости осветились огнём, началась пальба. Конные и пешие стрельцы и дозорные выдвинулись навстречу непрошеным гостям. Забрезжил рассвет, в молочном тумане едва можно было различить раскиданные во все стороны тела. В эпицентре лежало чугунное пушечное ядро, Сашко поднял его. Пелена зарождающегося утра заколыхалась.

Бледные неясные лучи рассветного солнца лежали на сонной равнине. Гигантские металлические стрекозы приобретали чёткие очертания с каждым мгновением. Новый день вступал в свои права. В рассеивающемся тумане можно было различить две мужские фигуры, идущие навстречу друг другу. Что-то непривычное было в облике появившихся мужчин в серебристых комбинезонах. Один нёс чёрный шар, у другого сбоку виднелась шпага.

– Во имя жизни, Дар! – воскликнул Снег.

– А это не преступление, что мы изъяли из прошлого артефакты? – серьёзно спросил Дар.

– Изучим и вернём, это факты общеизвестные, никто оспаривать их наличие не будет, – твёрдо ответил Снег.

«А он изменился, неуловимо, но стал каким-то другим», – подумал Дар, оглядывая мощную фигуру Снега, – и мышцы рельефнее, и взгляд пронзающий, и сам весь, как сжатая пружина».