Венера Гизатулина: Наблюдая за гончаром, или Жизнь полна подарков

Второй год шла война, люди уже в полной мере ощутили все тяготы войны. Жизнь резко ухудшилась, и начались выступления против советского строя.

Я присутствовал на одном суде, который состоялся прямо в парке. Басмачи со связанными руками сидели прямо на земле, судьи – за столом, покрытым красной материей. Басмачей было много, человек, наверное, двадцать или тридцать, все с бородами – и старые, и молодые. А за их спинами – милиционеры: кто с винтовкой, кто с наганом, кто с саблей.

Я очень хорошо запомнил этот день. Суд длился недолго, кое-кого из подсудимых о чём-то спросили, и вскоре нас, зевак, прогнали, а арестантов повели в сторону милиции.

Таких судов было много тогда, все о них говорили, но я на них больше не ходил. Сейчас я думаю, что эти басмачи, люди призывного возраста, спасаясь от призыва в армию и на фронт, уходили в пустыню Кызылкум и промышляли грабежами.

А война продолжалась, и жизнь устраивалась на новый, военный, лад. Мне такая жизнь не казалась какой-то особой. Мама работала, я ходил уже во второй класс, за Вилиёй по-прежнему смотрела бабушка.

3

Но спокойная наша жизнь продолжалась недолго.

В начале 1943 года к маме на работу снова приехали ревизоры из Ташкента. Проверили работу банка, сравнили результаты с предыдущей проверкой. Результаты им понравились, и маму перевели на новую работу в соседний район – Вабкентский. На ту же должность управляющей районным отделением сельхозбанка.

Вабкент находился всего лишь в 12 километрах от Шафиркана. Это был очень древний город, гораздо старше Москвы. Когда-то Вабкент имел очень высокий статус, в нём даже был собственный монетный двор. До сих пор в Вабкенте стоит красивейший минарет высотой почти в сорок метров, ровесник Москвы. И по сей день это самый высокий минарет в Бухарской области.

Вабкентский минарет.

Но к тому времени, когда мы приехали в Вабкент, это уже не был величественный город, это был неказистый посёлок. Обычный, такой же, в каких мы жили до того.

Нас поселили на центральной улице, метрах в семидесяти от знаменитого минарета, но дом наш был старой глинобитной развалюхой.

Здесь, в Вабкенте, у меня появилась своя постоянная обязанность – сбор дров. У матери отпала забота о дровах. Заготавливать дрова там – это совсем не то же самое, что в России. Не то, что леса – деревьев почти не было. Дровами у нас были сухие ветки, сучья тала, который рос по берегам Зарафшана. Где-то я нашёл колесо на оси, несколько деревяшек и соорудил тачку. Эта тачка очень помогала мне при сборе дров. За одну поездку я мог собрать и привезти достаточное количество дров, чтобы нам приготовить пищу и чай и обогреть комнату. Глинобитные дома хорошо держали температуру – зимой было не очень холодно, а летом прохладно.

Так жило большинство тогдашних мальчишек – у нас даже какие-то коммерческие сделки были в ходу по приобретению колеса для тачки или чего-то другого. И эту ситуацию понимали и оценивали все, в том числе наши учителя, ведь они жили рядом с нами. Если на уроке кто-то не мог ответить на вопрос, ему не ставили двойку, а поднимали другого ученика, второго, третьего, пока не получится полный ответ на заданный вопрос. И всем нам становился ясен ответ, все получали какие-то знания.

Помню, я частенько не мог сразу ответить на вопрос учителя. Делать дома уроки – такого понятия у меня не существовало.

Дом, в котором мы жили, был старый, глинобитный, как я уже сказал, хотя и в центре посёлка. Нас мучила малярия. В километре от посёлка протекала та же река, что была и в Каракуле – Зарафшан. По весне река разливалась. А когда возвращалась в своё русло, по берегам оставались заводи и болота, кишащие комарами.

В этих болотцах ловили рыбу. Прямо руками. Садились на дно по пояс в воде, раздвигали ноги и продвигались к берегу. Руками между ног вылавливали рыбу. Пойманную рыбу либо выбрасывали на берег, либо – если рыба большая – выходили на берег и насаживали на кукан.

Очень неприятными были комары, которые нас нещадно кусали. Я постоянно болел малярией. Эта болезнь в той местности была очень коварной. Температура тела повышалась до 40 градусов и выше, а потом вдруг падала, и начинался озноб. Так колотило от холода, что даже два-три одеяла вместе с тёплой одеждой не помогали. Лечили нас акрихином и хиной – очень горькие лекарства были.