О первых годах своей жизни мне сообщить нечего, я не помню практически ничего. Поэтому начну я с войны. Летом 1941 года мне было семь лет. Мы тогда с отцом, матерью, сестрёнкой Вилиёй и братиком Ревмиром жили, как я уже сказал, на станции Каракуль.
Вилие было четыре года, а Ревмиру всего год. Не могу не упомянуть о происхождении их имён. Обычное татарское имя было только у меня. Родители наши, видимо, крепко были идеологизированы – первые три буквы имени Вилия – это аббревиатура Владимир Ильич Ленин , а Ревмир расшифровывается как революция мировая . Таких экстравагантных имён в ту пору было множество, например, Вилен, Октябрина – народ был очень воодушевлён своей страной, своей революцией. Люди были убеждены, что строят большое и справедливое государство, и конечная цель – коммунизм – это счастье всего человечества.
Была у нас ещё сестра, постарше меня. Её звали Кимия – опять революционное имя: Коммунистический Интернационал Молодёжи – предвестник комсомола. Эти имена были адаптированы на татарский лад – с ударением на последнюю букву – Вилия́, Кимия́. Саму нашу маму звали Галия́ – очень созвучно с именами дочерей, и несведущему человеку могло показаться, что у дочерей такие же татарские имена, как у матери.
Кимия умерла, когда я был маленьким, и я её не помню. Мне мама о ней не рассказывала, но своему внуку, через много лет, когда боль уже улеглась, она рассказала, что Кимие было восемь лет, у неё был день рождения, и гости её подбрасывали к потолку. И у неё получился заворот кишок. Так это было или не так, теперь уже узнать не у кого.
Райцентр Каракуль со всеми институтами административного управления – райкомом партии, райисполкомом, отделением госбанка, почтой, судом, прокуратурой и милицией – находился в четырёх километрах от железнодорожной станции, где жили мы.
Название Каракуль на русский язык переводится как Чёрное озеро. Когда мы там жили, никакого озёра уже не было, тем более теперь нет. Но тысячу лет назад на этом месте было большое озеро. Кстати, знаменитый мех каракуль называется так именно по названию этой местности. Для получения такого меха резали одно-двухдневных ягнят от овцы каракульской породы.
Двор наш двумя стенами примыкал к хлопкозаводу, третья сторона двора смотрела на кинотеатр, а четвёртая с калиткой и воротами выходила непосредственно на железную дорогу. Выйдя из калитки, мы сразу оказывались перед железнодорожными рельсами, которых было три пары. Никакого перехода через них не было. Поэтому мы все – и взрослые, и дети – ходили через железнодорожные пути, так как всё – школа, базар, столовая, детсад и прочее – располагалось по другую сторону путей. Правда, поездов было очень мало, и, услышав шум проходящего состава, люди специально выходили посмотреть на это событие. Поездов было мало потому, что это была короткая ветка – от станции Каган, что была возле Бухары, до Чарджоу (ныне Туркменабад). И хотя Чарджоу был уже в Туркмении, длина маршрута была всего сто пятьдесят километров. Километрах в десяти от нас была станция Алат, где нам тоже довелось пожить короткое время, а дальше – железнодорожный мост через могучую тогда реку Амударья, и сразу на другом берегу реки был расположен город Чарджоу. Туда иногда ездила наша мама заказать в ателье обновку.
Братик мой, видимо, родился не очень здоровым и вскоре умер. Бытовые условия, в которых мы тогда жили, назвать благоприятными никак нельзя: дефицит воды, даже очень некачественной, летом – жара сильно за 40 градусов, песчаные бури, несносные твари – комары, скорпионы. Туалет, естественно, на улице.
Отец наш работал кассиром на хлопкозаводе. Теперь я понимаю, что слово кассир не совсем правильно отражает тогдашние реалии – кроме того, что он деньги выдавал, он выполнял и все бухгалтерские функции. Видимо, это были немалые деньги – колхозы получали деньги за сданный на завод хлопок наличными.
Итак, мы жили на станции Каракуль, а мои дедушка Хасан и бабушка Миньлесофа жили в райцентре Каракуль, в четырёх километрах от станции и от нас. Я иногда бывал у них и даже жил там по нескольку дней. Об этих днях у меня самые тёплые, приятные и яркие воспоминания из моего детства. Дед и бабушка были очень спокойными и добрыми, не чересчур набожными, хотя соблюдали какие-то мусульманские обряды и обычаи. Они очень меня любили и во всякий удобный случай старались увезти меня к себе. Дедушка работал конюхом, заведовал конюшней, обслуживающей райисполком. Когда я приезжал к ним, дедушка брал меня с собой на базар, где мы покупали что-то к столу. Обязательно он покупал мне нишаллу. Это была такая сладость белого цвета, полужидкий вид халвы, консистенцией похожая на сгущённое молоко. Когда мы приходили с базара домой, у бабушки уже был накрыт стол, кипел самовар, сварен был суп, всё было очень вкусно. Мы садились втроём и ужинали, и это осталось в моей памяти самыми счастливыми моментами моего детства.
Читать дальше