Михаил Бабушкин - Записки летчика М. С. Бабушкина

Пополз… До своих далеко. Забрался обратно в кусты. Враги больше не стреляли. Кровь сильно текла из ноги. Кое-как я перевязал рану.

Здесь недавно выпал снег. Сыро, холодно, руки совсем закоченели. Видно, крови много потерял: только начну ползти – голова кружится. Выбрал среди кустов кочечку посуше, укрылся там и лежу. Слышу – голоса, стоны. Беда: наши отступают. Закричал я, но бестолку, да и кто услышит в такой передряге.

Лежал я так с восьми утра до шести вечера. Только ночью узнал, какая участь едва не постигла меня. Оказалось, что до моего пристанища враги не дошли лишь шагов пятьдесят. А всех раненых, которые им попадались, они перекололи штыками. Вот почему раздавались стоны… Из наших раненых уцелели только девять человек.

Меня спасли крестьяне. Лежал я на холме. Ближнюю деревню видел хорошо. Вечер стоял тихий, и я начал кричать, надеясь, что в деревне услышат. Когда враги снова расположились на сопке, я замолчал. Смотрю – крестьяне выезжают из деревни на телеге. «Значит, меня услышали», думаю я и радуюсь. Выехали они за околицу, постояли там недолго и повернули. Потом крестьяне опять появились, подъехали еще ближе, но опять вернулись в деревню.

Так было несколько раз.

«Боятся, должно быть», думал я, но все-таки продолжал осторожно подавать голос.

Сколько времени прошло – не знаю. Вдруг я услышал родную русскую речь. Смотрю: около меня двое крестьян, телега с лошадью.

– Вот он лежит, – говорят.

Спрашивают тихо:

– Как ты, итти сможешь?

– Нет, в ногу ранило.

– Ну, давай, садись… Да ты совсем ослаб…

Подняли они меня и перетащили на телегу.

Крестьяне с опасностью для своей жизни подбирали раненых партизан; вот почему телега появлялась несколько раз… Они рассказали о трагическом конце многих раненых красных бойцов.

Меня оставили в деревне ночевать, а утром крестьяне отвезли в больницу. Там врач удалил все тряпки, которыми была затянута моя раненая нога, и сделал перевязку.

Случайно эти крестьяне оказались моими знакомыми. До провокационного выступления белогвардейцев я, заядлый охотник, отправляясь стрелять фазанов, по пути часто заходил в эту деревню выпить молока.

– Мы тебя, Михаил Сергеевич, в другую деревню свезем, верст за тридцать, – сказали мои спасители. – Там спокойнее будет. Поедешь хорошо: запряжем пару коней.

Я послал записку Марии Семеновне, чтобы дома обо мне не беспокоились. К тому времени семья наша увеличилась: родилась дочь Галя.

После долгих странствований я очутился во владивостокском крепостном госпитале. Только выписался оттуда и вернулся в Спасск – подхватил тиф. Болел долго, тяжело. Но, видно, сердце здоровое: все перенес. В школе было попрежнему сильно большевистское влияние. Товарищи по школе скрыли мое участие в партизанском отряде. Меня снова зачислили летчиком-инструктором. Мы находились в распоряжении белых, но никакого участия в военных действиях не принимали, держались обособленно, выполняя директивы подпольной большевистской организации.

На Дальнем Востоке кипела гражданская война. На Владивосток двигались не только партизанские отряды, но и боевые части Красной армии. Под натиском красных полков интервенты бежали, а с ними и остатки Семеновцев, калмыковцев и прочих белых банд.

Нашу школу перевели во Владивосток. Расположилась она на сопке Саперной. В городе распространился слух, что у нас в школе много хорошего вооружения, есть пулеметы, бомбы.

А на самом деле у нас было всего-навсего четыре винтовки и пять охотничьих ружей.

Накануне освобождения Владивостока штаб белого командования приказал школе эвакуироваться со всем имуществом частью в Японию, частью в Китай. Это для того, чтобы в руки большевиков не попало. Подали нам два парохода и три баржи. Мы категорически заявляем:

– Никуда не поедем!

Приезжают пять белых казачьих офицеров. Мы стоим с винтовками у школы. Офицеры подумали, что мы крепко вооружены. Начальник школы говорит, что личный состав не желает эвакуироваться за границу.

– Вы обязаны погрузить имущество, – требуют офицеры.

– Нет, имущество мы не отправим: оно – школьное, летное, необходимо здесь, – твердо отвечает наш начальник.

– Это ваше последнее слово?

– Да.

– Вас расстреляют.

– Попробуйте только… Удастся ли?

Озлобились они и укатили. Вскоре видим: белые спешно грузятся на пароходы. Нас больше не тревожили – видно, побоялись.

Ушли последние вражеские канонерки. Тишина… И в этой тишине раздалось звучное цоканье копыт: в город вступала красная конница. По железной дороге двигался бронепоезд.