Когда на часах наступает любимое всеми англичанами время, я захожу в пекарню с библейским названием, но вместо пяти хлебов беру на вынос миндальный полумесяц, ставший символом Франции, и кофейный лимонад. Настроение призывает цитировать стихи Бонфуа и Ларбо, изредка прерываясь на размышления о последних прочитанных книгах одного немецкого философа. Увы, не сейчас: если долго всматриваться в Бездну, круассан может остыть.
***
Комфортно жить в этом городе просто. Достаточно лишь стричься в популярных местах и одеваться в непопулярных. Делать все, что выгодно выделит из общего социального фона, чтобы фон лег покорной массой у ног. А потом взять яркий газовый фонарь, мерцающий теплым пламенем, и, вслед за Заратустрой, выбежать на тускло освещенные улицы.
Основная валюта любой социальной структуры – люди, ее наполняющие. Я скольжу из сети в сеть вслед за теми, с кем общаюсь, но многие упускают это из внимания. Похожая ситуация и с социальной лестницей. Казалось бы, здесь подразумевается жесткая иерархия: если ты гопник, смейся над гопниками, если хипстер – над хипстерами. Фокус в том, что ступень определяется именно тем, над чем ты смеешься. Подъем по лестнице – фальшивка и иллюзия, так что человек, смеющийся над элементами более высоких уровней, ни на йоту к ним не приближается – он лишь уподобляется крыловской моське, решившей стать слоном. C другой стороны, тот, кто обращает внимание на более низкие ступени, обязательно оступится. И это уже даже не намек.
До Рождества еще довольно далеко, но деревья на Никитском бульваре горят холодными огнями. Автобусы лениво пробираются среди рекламных плакатов, призывающих вкладывать свои деньги в недвижимость, магазины одежды обещают распродажи (рано или поздно, так или иначе). Затянувшаяся осень уверенно подходит к своему логическому завершению: кофейни вешают венки из искусственных еловых веток на двери, в парке Горького открывается «главный каток города» (еще красивее, еще дороже!), а люди начинают приглядываться к подарочным оберткам, предвкушая тазики оливье и подкрашенные напитки в бокалах.
Я разливаю красное, а ты смотришь на звезды. Они блестят, как глаза коровы, из мяса которой сейчас поджариваются стейки. За прозрачными стеклами бушует людской водоворот, невидимые фигуры в очередной раз разыгрывают любимый королевский гамбит с en passant, но об этом мало кто догадывается.
Вот он, тот момент, в котором хочется задержаться на бесконечное, неограниченное количество лет, раз за разом переворачивая песочные часы бытия.
***
Если вы контролируете значение слов, вы можете контролировать тех, кто вынужден ими пользоваться. Вкладывая в старые вокабулы новый смысл я жонглирую идеями, открывая перед взглядом случайного читателя заманчивую тень другого мира, позволяю разделить его со мной и задуматься о чем-нибудь новом. Войти сюда можно. Выйти, наверное, нельзя.
Третий в истории столицы «Ресторанный день» начинается тем поздним утром, когда школьники уже возвращаются домой после уроков математики и физкультуры, а приближающиеся зимние сумерки за окнами начинают шептать свои сказки. Двадцать пять раскиданных под открытым небом лавочек кормят гостей картофельным гратеном, расстегаями и, что неожиданно, медовухой, которая с детства ассоциируется у меня с историями Джоан Роулинг.
Сливочный лимонад в ресторане, название которого одновременно восходит и к индийским пастушкам, и к древнеегипетскому богу Солнца, потрясает воображение, а приготовленный на толстой глиняной сковороде цыпленок смягчает раздражение от клубов табачного дыма. В этом городе много курящих женщин и некрасивых мужчин, но конкретно здесь, в общем-то, все правильно: сигары курят седые старцы, небрежно стряхивая мерцающий пепел, а молодые девушки напротив молча пьют свой мартини.
В одном (и, наверное, самом достойном) рассказе Пелевина кто-то настойчиво утверждает, что мир перед вашими глазами – не более чем затянувшийся трюк. Продолжая эту мысль, можно заметить, что сотворивший его фокусник в растерянности и не знает, как вернуть все на свои места. Молодые боги с бессмертными душами походя создают и рушат царства (иногда – не только в своем воображении), рано или поздно выдыхаясь. Аполлон давно умер, но Гиацинт, которого он будто бы убил, жив и поныне. Нерон и Нарцисс всегда с нами. Смерть вкусили лишь гомеровские небожители.
Прошло два месяца осени и я уже не хожу в музеи – девушки лучше любых арт-объектов хотя бы потому что меняются каждую секунду. На полях моих блокнотов и ежедневников карандашные наброски перемежаются рассуждениями о том, что кулинария в некотором плане сродни любви. Люди увлекаются ей, покупают книги с замысловатыми рецептами, практикуются, чтобы достичь успеха и приблизиться к некому абстрактному совершенству, а порой, особенно проголодавшись, устраивают в своем воображении шикарные пиры, но в конце дня с удовольствием соглашаются на обычную яичницу. А если к этому добавить еще и бекон, то начинают считать ужин совсем роскошным. Впрочем, вы-то, наверное, не такие, да?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу